Ноги - [33]

— Ну че, мы подходим такие к ним: девчонки, можно с вами познакомиться? — продолжал свой рассказ чернявый Феликс Глухов.

— Ну, а они чего? — теребил его в нетерпении толстомордый Витька Корсак.

— А они чего? С какой целью, спрашивают. Все такие деловые, небрежные, строгие, как будто цену себе знают и еще посмотрят, что мы за птицы. Но, конечно, заинтересовались. Мне-то видно.

— Ну, а вы чего?

— А мы чего? Пообщаться, говорим. Когда тебя спрашивают «с какой целью», ты должен отвечать «пообщаться». Все же с самого начала понятно. Ну, мы такие тоже стоим уверенные, а они тут отвечают такие вдруг: а нам это не очень интересно. Ну, я так припух слегка от растерянности, а они уже раз — и на эскалаторе поднимаются. Я Санька скорей за руку и быстро за ними. Ну, настигли их на эскалаторе, дальше едем и разговариваем. Ну, какие, спрашиваю, у вас на сегодня планы?..

Сплошной забор кончился. Пошла березовая рощица, дорога нырнула вниз, а затем начала карабкаться на высокий холм, одолев который «Икарус» очень скоро подъехал к другому забору, но на этот раз не деревянному, а железному, решетчатому. После долгого, тягучего разворота автобус подполз к высоким железным воротам, остановился и просигналил.

— Ну, тут одна из них, которая постарше, блондиночка такая вся накрашенная, и говорит: мы, мол, сейчас идем на Чистые пруды и будем гулять там до самого вечера. Ну, я и говорю: а че вы там будете делать, кого искать? Мне кажется, вы давно нашли тех, кого искали. Ну, она так скривилась насмешливо и спрашивает: это вас, что ли? А сама, я вижу, заинтересовалась.

— Она у тебя два часа назад заинтересовалась, — вдруг с гоготом заметил Ильдар, толкая Семена локтем в бок, — а ты все никак на миллиметр даже продвинуться не можешь. Очень нам интересно, да?

— Да погоди ты, я во всех нюансах рассказываю.

— Да какие тут тебе еще нюансы. Нюансы начнутся, когда у вас до дела дойдет!

Ворота автоматически открылись, и «Икарус» проехал по асфальтированной дороге в глубину территории. И здесь Семен увидел поле — с ровной и густой зеленой травой. Впереди был стеклянный купол со шпилем, а затем показался краснокирпичный фасад очень длинного двухэтажного здания.

За десять метров до нового шуваловского дома автобус окончательно затормозил. Рыжий шофер отвалил переднюю дверь. Подхватив свои нейлоновые сумки, ребята гуськом пошли по вымощенной широкими квадратными плитами дорожке.

Шувалов вместе со всеми оказался в просторном гулком вестибюле, под стеклянным, пропускающим небесный свет куполом. Круглый купол был похож на мяч, и Шувалов подумал, что находится внутри настоящего футбольного храма. Из этого вестибюля или, лучше сказать, святилища сразу несколько лестниц вели на второй этаж, по ним можно было подняться на блестящий теплым лаком деревянный круговой балкон, на котором сейчас стоял Гарольд и смотрел сверху вниз на воспитанников.

И вот их построили полукругом и начали распределять по комнатам.

— Корсак, Самодин — тридцать четвертая. Бугаев, Родионов — тридцать шестая. Сомов, Урузбаев — тридцать восьмая. Глухов, Никитенко — сороковая. Савельев, Коноваленко — сорок первая.

— А че я с Коноваленко-то? Можно мне с Демичевым?

— Не можно. Не на курорт приехал. Ты покамест никто, и звать тебя никак.

— Ну, Гарольд Семенович…

— Не нукай — не запрягал. Еще раз такая же история повторится — вылетишь у меня из интерната в два счета.

— Слушай, а че он?

— Че не помнишь, что ли, как в номере бухали?

— Тарпищев, Бауэр — сорок вторая. Шувалов, Корольков — сорок четвертая. Все своих соседей услышали?

— Все-е-е…

— Разошлись по номерам. В семнадцать ноль ноль всем собраться в холле.

Эх, как же Семен хотел поселиться с Ильдаром! Но он привык подчиняться беспрекословно.

Несмотря на угрюмый вид, на постоянно удрученное и как будто обиженное выражение лица с дрябловатыми жирными щеками и расплюснутым носом, Корольков отличался словоохотливостью и мог молоть своим неугомонным языком в течение целого часа, без роздыха. Корольков подвизался в середине поля в качестве опорного хавбека и считался осторожным игроком, аккуратным, старательным, но ничем особенно не выдающимся. И вот он тронул Шувалова за локоть.

— Ну что, мелкий? Пойдем заселяться, что ли? Вот ведь, блин, все люди как люди, всех нормально поселили, а мне одному какой-то детский сад устроили. Ну как мне вот, спрашивается, жить? Ну вот о чем с тобой разговаривать прикажешь? О чем с тобой говорить? О телках с тобой нельзя, о фильмах с тобой нельзя, потому как ты не видел ни одного фильма жизненного. Ты их вообще, похоже, не видел. У тебя видак дома есть? Вот то-то и дело, что нету.

— Про футбол со мной можно, — отвечал Семен.

— Про футбол? Да че ты про футбол знаешь? Бей — беги, ЦСКА — чемпион? А футбол — это, брат, целое искусство, это, если хочешь знать, шахматы в движении. — Корольков важно поднял указательный палец.

Тем временем они поднялись по лестнице на круговой балкон, нырнули в один из длинных, прямых коридоров и быстро отыскали дверь назначенной им комнаты под номером сорок четыре. Корольков толкнул дверь, и они оказались в узкой комнате. Из мебели здесь были только две стоявшие параллельно кровати с казенными шерстяными одеялами, две тумбочки для личных вещей, приземистый журнальный столик и два стула с прямыми спинками. Корольков тотчас же плюхнулся на одну из пустующих кроватей, которую он счел почему-то лучшей, и указал Семену на вторую, у самого окна.