Ночью все волки серы - [63]

Конечно, были у меня воспоминания посильнее и болезненнее, чем девушка по имени Ребекка, но предаваться им сейчас я просто не имел права. Зелень садов вдруг стала раздражать меня, солнце нестерпимо резало глаза. С высоты синего неба слышался гул, и я вдруг почувствовал навалившуюся на меня усталость — силы мои иссякли. Бесполезно сидеть здесь и ждать неизвестно чего. Первый раунд я проиграл. Но бой продолжается, до вечера еще далеко, сказал я себе.

Я завел мотор, и машина сама нашла дорогу на главную транспортную магистраль, ведущую к Бергену. Поток подхватил и понес нас к центру. Шум все нарастал. На мысе Нюгордстанген навстречу мне поднимался Маленький. Манхэттен — уродливый образчик архитектуры, от которой сами американцы давно отказались. Свободное место для парковки я нашел на Фестплассен и к полицейскому участку отправился пешком. Там я спросил Хамре.

Раздраженный и усталый на вид, Хамре сразу дал мне понять, что дел у него по горло. Наверное, так оно и было, он сидел, стиснув зубы, и морщил лоб. На письменном столе высились кипы бумаг, из которых вываливались какие-то фотографии.

— Ты знаешь, какое сегодня число? — спросил я.

— …и у меня нет времени отгадывать загадки! — закончил он предложение, даже не начав его.

— Никаких загадок. Взгляни на календарь.

Он тяжело плюхнулся за свой письменный стол, торопливо пригладил волосы и внимательно посмотрел на меня.

— Так и быть, — сказал я. — Сегодня 1 сентября. В город приехал Хагбарт Хелле. Вот какое сегодня число.

Тут у него лицо совсем вытянулось.

— А, так ты опять за свое. Очень сожалею, Веум, но новых улик у нас нет, и в материалах дела ничего нового, что могло бы дать нам повод беспокоить такого человека, как Хагбарт Хелле. Не надо думать, что нас это не волнует. Больше всего на свете я бы хотел прояснить это дело до конца, — и понизив голос, добавил: — Хотя бы для того, чтобы ты к нам больше не совался, — и опять громко: — Но ты видишь, как нам тяжело приходится. Дело налезает на дело, и просто нет возможности заниматься всем этим так основательно, как хотелось бы. Ты же требуешь, чтобы мы все бросили, встали по стойке «смирно!» и отвечали бы на вопросы о произволе полиции. Словно кто-то сомневается, что такое действительно существует.

Он посмотрел на меня с осуждением и продолжал:

— Пойми, у нас полно других дел. Мы не только гоняем на машинах и раздаем синяки подвыпившим хулиганам. Хочешь верь, хочешь нет.

— Да не упрекаю я вас ни в чем.

— Нет, ты послушай. Служил бы ты у нас, ты бы тоже не удержался. Все через это проходят. А все потому, что мы постоянно видим изнанку жизни. Мы, избравшие это неблагодарное занятие своим хлебом насущным, живем в мире насилия и жестокости.

— Давай оставим эту тему, раз уж ты так занят. Что нового с Ялмаром Нюмарком?

— Я тебе уже говорил. Авария — дело неприятное, но не она послужила причиной смерти Нюмарка. Во всяком случае, он умер не от наезда, в суде такие вещи не проходят незамеченными. Ведь ты один настаиваешь на уголовном характере этого смертного случая, но нет ни одного доказательства, подтверждающего твою правоту.

— А как же оценивать вчерашнее происшествие?

— Какое? — искренне удивился он.

— Ольга Сервисен, которую я наглел мертвой у нее дома.

— А эта… Она же была пьяна, упала и разбилась. Несчастный случай, по неосторожности.

— Вот-вот, — язвительно заметил я. — Что-то много у вас несчастных случаев, и все по неосторожности. Разве ты забыл — Ольга Сервисен была подружкой Юхана Верзилы, того самого, что пропал в семьдесят первом, а тогда же, как считают, был убит Харальд Ульвен. От Харальда Ульвена тянутся ниточки к преступлениям военной поры, и к пожару на «Павлине», и к убийству Ялмара Нюмарка.

— Но ведь Харальд Ульвен мертв! Ты что, совсем спятил?

— Вот это меня и беспокоит. Мне иногда кажется, что он жив и находится среди нас. А вдруг тогда, в семьдесят первом, не он был убит? Скажем, вместо него отправили на тот свет Юхана Верзилу?

— Честно говоря, мне это тоже приходило в голову. Но куда же он мог исчезнуть? С тех пор никто не слышал ни про Юхана, ни про Харальда. Найден был один труп, а исчезли двое. Как ты это объясняешь, Веум?

— Не знаю, — сказал я и после короткой паузы, добавил: — Пока не знаю. Послушай, я виделся с Олаи Освольдом, его называют Головешкой. Он единственный, кто остался в живых после пожара. У тебя ведь был план фабрики?

— Где-то был. — Он растерянно поглядывал по сторонам, — только вот в какой папке? — Он подумал немного, затем поднялся. Я всегда знал, что Якоб Хамре настоящий профессионал. У него ни один вопрос не останется без ответа.

Он просмотрел одну стопку бумаг, другую, затем еще одну. И наконец нашел нужную папку. Вытащил ее из-под кипы других, свалив что-то на пол. Я наклонился и подобрал это, пока он открывал ту, что держал в руке. Поискав немного, он вытащил сделанный под копирку план фабрики «Павлин» и вручил его мне — большую развернутую «простыню». Я быстро нашел производственный цех. Выход из него был только один — через лестничную клетку. Иными словами, если Головешка видел, как Хольгер Карлсен выходил из производственного цеха и как Харальд Ульвен тут же вошел в цех, то эти двое просто не могли не встретиться на лестнице. Разница была только в том, что Хольгер Карлсен так и сгорел в цехе, а у Харальда Ульвена оказалось достаточно времени, чтобы войти в цех, обнаружить там Головешку и вытащить его наружу. Но в этом случае он должен был — иначе не получается — обогнать Хольгера на лестничной площадке.