Ночью скалы светятся - [34]

Ольга взяла яблоко, повертела в руках, надкусила.

— Ну как? — спросила Вересова.

— Прелесть, Татьяна Григорьевна.

— А вот и твое хозяйство, — сказала Вересова, когда они подошли к виноградникам.

С минуту Ольга стояла в нерешительности. Потом подбежала к покатому склону сопки, села на еще не высохшую от росы траву и принялась перебирать виноградные лозы. Вересова внимательно следила за ней.

— Как они, по-твоему? — после краткого молчания спросила она.

— Зря вы, Татьяна Григорьевна, забросили виноградники, — чуть ли не с упреком сказала Ольга. — Думаю, если хорошенько взяться за них, выйдет толк.

— Вот и возьмись!

Бирские рисоводы

1

Им Тха Дё долго стоял на краю рисового поля. Квадратные чеки были залиты зеленоватой водой. Когда он наклонился и протянул руку, чтобы сорвать несколько рисовых стебельков, увидал в воде свое отражение и отпрянул. Провел ладонью по темному, заросшему лицу, вытер рукавом глаза и тяжело вздохнул. Как он постарел за время скитаний по приморским городкам!

Немного поодаль, в тени черной березы, играли дети и сидела жена Има Най — маленькая черноглазая женщина в стареньком халате из голубого сатина. Она с грустью смотрела на мужа, что-то негромко, боязливо говорила ему, но Им Тха Дё, занятый своими мыслями, или не слышал, что она говорит, или не обращал внимания. Когда Им вырвал со дна чеки рисовые стебельки и стал их внимательно рассматривать, Най повысила голос:

— Я вижу, всходы отличные!

Она понимала, что творится на душе у Има, и больше не осуждала его. Она надеялась, что муж не раздумает вернуться в колхоз. Больше всего Най тревожила мысль, как встретят их корейцы, особенно Иван Данилович Пак — парторг колхоза. Когда, сгибаясь под тяжестью поклажи, Им уходил тропинкой на вокзал, и она, Най, с тремя малыми детьми плелась позади, Пак, догнав их на полдороге, говорил:

— Это нечестно, Им Тха Дё, покидать в беде своих товарищей. Как-нибудь переборем трудный год, — государство нам поможет, возродится наша долина. Ведь ты, Им, опытный рисовод, знаешь, как год на год не приходится. А мы начали строить колхоз на голом месте. Подумай, Им, — покроешь себя позором, если уйдешь; после нелегко будет искупить его...

При этих словах Най испуганно вскрикнула, кинулась к Иму, хотела загородить ему дорогу, но он остановил ее таким решительным, таким злым взглядом, что она тут же сникла.

Товарищ Пак прошел еще шагов тридцать, ожидая, что Им что-нибудь ответит на его слова, но тот, понурив голову, мрачный, уходил все дальше от поселка.

Хотя с того душного июльского вечера прошло ровно два года, Най ничего не забыла. Она повторяла про себя каждое слово, сказанное тогда Паком, и сердце ее разрывалось от стыда и боли. Най понимала, как нелегко и Иму Тха Дё возвращаться на готовое, пользоваться чужим трудом. Поэтому Им, когда они сошли с поезда, не пошел кратчайшим путем в поселок, а повел истомившихся от зноя детишек в обход рисовыми полями. Во-первых, думала Най, ему не терпелось взглянуть на всходы, во-вторых, хотел, чтобы подольше длилась дорога...

По достоинству оценил Им Тха Дё урожай нынешнего лета. Конечно, он не знал, какой дорогой ценой достался он корейцам. Ему, Иму, когда он приехал в Иман, сразу удалось устроиться водовозом. Правда, не давали жилья, зато он в срок получал зарплату, которой хватало, чтобы снять угол и прокормить семью.

Рисоводы же решили не бросать своей долины и пережить трудности на своей земле.

Когда председателя колхоза Николая Андреевича Кима срочно вызвали в город, корейцы верили, что он оттуда с пустыми руками не вернется. И они не ошиблись. Киму удалось получить немалую ссуду. Семей, пострадавших от засухи, наделили хлебом, крупой, жирами. А в конце августа, на счастье, пришли обильные дожди, поправились погибавшие было огороды, так что удалось впрок заготовить овощей и картофеля.

За это время Им Тха Дё превратился в бродягу. Поработав немного в Имане, он переехал в Спасск, оттуда — в Раздольное, из Раздольного — на станцию Угольную, где нанялся грузчиком, а к лету снова приехал в Иман. Най совершенно истомилась от частых переездов, однако молчаливо сносила все прихоти мужа. Он стал раздражительным, злым; и когда она однажды осмелилась сказать, что ей не по силам кочевать с места на место с тремя малыми детьми, Им Тха Дё, чего никогда прежде не было, накинулся на жену с кулаками. Потом он попросил у нее прощения, и Най простила ему, чувствуя, что и ему нелегко.

Получив, наконец, в Имане постоянную работу и крохотную комнату в общежитии, Им Тха Дё успокоился. Перестала докучать и Най, довольная, что кончилась их бродячая жизнь и в семье наступили мир и покой.

Однако вскоре Най заметила, что муж опять чем-то встревожен. Вот уже несколько дней ходит мрачный, курит папиросу за папиросой, словно мучительно решает что-то в уме.

— Что с тобой, Им?

Он молчал.

— Может быть, тебя уволили со службы?

— Моей работой довольны.

— Или тебе уже надоело на одном месте и ты опять решил переехать?

— Ты угадала, Най.

Она обернулась к мужу, посмотрела на него испуганными глазами.

— Если я еще раз услышу это от тебя, — заберу детей и уеду к своим. Я и так слишком много натерпелась.