Ночью скалы светятся - [24]

И люди поверили ему.

Пока в Москве уточняли проекты, прошло много времени. Заглохли слухи, что будут сносить рыбацкое селение, где родились старики нанайцы и родители этих стариков. Зато ширилась и росла молва о всесильном шамане Акиме Сойгоре, и многие в душе жалели, что когда-то обидели его, заставили уйти от людей. Несколько раз сородичи ездили к Сойгору, просили его вернуться на Большое озеро, но шаман был непреклонен. Он заявил, что на протоке, среди тайги, ему хорошо общаться с духами, легко дышать и думать.

Прошло два года.

...Однажды в ясное морозное утро на льду Амура показался караван автомашин. Головная пятитонка, крытая брезентом, с красным флажком на карбюраторе, слегка покачиваясь на торосах, неожиданно для рыбаков, сидевших около лунок, круто повернула к Большому озеру. Шофер не успел затормозить, как из крытого кузова спрыгнули на берег два десятка строительных рабочих с топорами и пилами. С ходу развели костры, развернули палатки. Следом прибыли из Комсомольска тракторы, бульдозеры, и всю ночь на пустынном берегу не смолкал гул моторов.

Нанайцы поняли, что новый город строят, что не пройдет и ползимы, как старому поселку придет конец.

Старики снова собрались у Анастасии Бельды. Теперь самое время пошаманить, поговорить с добрыми духами. Но почему-то не сдержал Сойгор своего слова, не приезжает.

— Далеко в тайге живет, не слышно ему! — сказал Киле Помпа, маленький, короткошеий старикашка, в чей ветхий домик на краю поселка уже нацелился бульдозер и не сегодня-завтра разнесет его в пыль. — Надо бы сходить за Сойгором!

— Вот и сходи, Помпа, — посоветовала Анастасия.

Помпа помялся, почесал волосатую грудь, пожевал черенок трубки.

— Схожу, наверно!

* * *

...Ночь выдалась морозная, но очень тихая, лунная. Аким Иванович вышел из своего шалаша, огляделся по сторонам и, убедившись, что вокруг никого нет, прикрыл дверцу, подперев ее валежиной. Набив поплотнее трубочку табаком, чтобы его хватило надолго, стал на широкие, подклеенные нерпичьим мехом лыжи и едва приметными тропками направился к Большому озеру, чтобы собственными глазами увидеть, какие там произошли перемены.

Долго шел Аким Иванович по снежной тайге, огибая уступы гор, пробираясь сквозь мерзлые кустарники. Когда часа через полтора подошел к реке, то не сразу спустился на лед, а постоял у широкого кедра. Потом крадучись стал медленно приближаться к поселку. Из деревянных труб зыбкими столбиками поднимался дым, и Сойгор немало удивился тому, что в такой поздний час — было уже за полночь — сородичи еще бодрствуют. Больше всего поразило старика, что в домике Игната Сойгора, сына Акима Ивановича, тоже не спали. Он, конечно, не знал, что Коля Сойгор пригласил ночевать двух бульдозеристов, и они сидят втроем у горячей печи.

Подойдя к Большому озеру, освещенному луной, Аким Иванович увидел палатки и ярко горевшие костры. Шаман понял, что и здесь люди бодрствуют.

Он разглядел какие-то машины, укрытые брезентом, высокие штабеля ящиков и убедился, что Киле Помпа, приходивший к нему накануне, говорил правду.

Город начали строить...

Сойгор не пошел к Анастасии Бельды шаманить, хотя старики ждали его. Он знал, что все духи тайги, с которыми он прежде вел разговор, уже бессильны чем-нибудь помочь. Обманывать своих сородичей Сойгор не хотел.

Постояв с полчаса за черной березой, Аким Иванович не спеша двинулся в обратный путь. Вернувшись к утру на Быструю, он весь день просидел в своей старой юрте около тлеющего очага и курил.

«Напрасно я тогда ушел от людей, — думал он. — Наши люди собрались в большую артель, вместе стали ходить на рыбалку, и жизнь у них сразу лучше пошла. Богаче стали. Какой двор ни возьми, — на вешалах полно вяленой рыбы. Люди сыты, обуты. А я живу далеко от сородичей, от сына и внуков своих и жду чего-то, а чего, — и сам не знаю!.. Нынче ведь такое время, что никто в духов уже не верит. Только одни старые люди! Ох, и глупый я, однако, человек! Зачем тогда обиделся? Разве богатый был, разве добро мое отобрать хотели? Одна долбленая оморочка да ружьишко, да сетка из старой дели рыбу ловить. Вот и все, что было! Верно, шаманить лучше всех умел я. Ну, шаманил, а разве была польза от этого? Ох, худо!..» — И он еще долго думал, как будет жить дальше.

Еще зиму прожил на Быстрой Аким Иванович. Но и на Быструю вскоре пришли плотники — строить нанайцам новый поселок. Старик понял, что круг замкнулся, что теперь и в тайге уже не осталось места для тихой, одинокой жизни.

И тогда он погрузил в оморочку свое небогатое хозяйство и отправился к сыну.

— Пришел умирать, устал, не могу больше!

Игнат Сойгор освободил для отца угол в тесной и дымной кухоньке, постлал на полу шкуру помягче.

— Лежи, отец, кури, думай: хочешь — живи, хочешь — нет, твое дело.

Однажды Аким Иванович спросил Колю Сойгора, который устроился учеником бульдозериста:

— Что, однако, на своей машинке делать будешь?

— Буду готовить место для новых домов.

Старик, кажется, не понял.

— Ломать старые дома буду, — объяснил внук. — Руками их разбирать долго. А подъедешь бульдозером, — так одним ударом дом и поднимешь. Вот завтра буду сносить дом, где Киле Помпа жил. Выходи, дедушка, посмотришь...