Ночные рейды советских летчиц - [21]

Теперь-то наши вооруженцы наловчились: втроем за две – пять минут снаряжают машину, а поначалу вчетвером брались за бомбу, пыхтели, стукались лбами, мешали друг другу, а она ни с места, проклятая. Тяжелая эта работа. Подвесят бомбы на один самолет, рулит второй, а там третий… пятый… Порой вооруженцам казалось, что время остановилось. Карусель из рулящих самолетов не останавливалась до самого утра. А после дождей, в распутицу, когда полуторки буксовали и не могли подъехать к самолетам, девчонки тащили бомбы, ругая проклятую грязь или молча, стиснув зубы. Под плоскостью они быстро подхватывали бомбу на колено, а потом рывком подвешивали. В любую погоду – без рукавиц, потому что так сподручнее.

Я проверила подвеску бомб и полезла в кабину, с трудом втискиваясь между пачками листовок и САБами.

– Ну, пошли! – крикнула летчица механику.

Маменко повернула винт. До меня донеслись такие уже привычные слова: «Контакт! От винта!» И тут же – огонь в лицо! Огромное пламя хлестнуло по глазам, и показалось, что я ослепла от нестерпимого жара. Меня вышвырнуло из объятой пламенем кабины. Перевернувшись через голову, я оказалась на земле, больно ударившись о борт и крыло. Совершенно не понимая, не сознавая, что произошло, я вскочила на ноги и бросилась прочь от горящего самолета. В висках стучало, красные шары вспыхивали в глазах, мутная тяжелая волна страха то и дело захлестывала сердце. Куда бегу? И вдруг в мозгу что-то щелкнуло, включилось сознание, и я с ужасом подумала, что сейчас будут рваться бомбы. А Нина? Вера? Где они? Я обернулась и увидела в багровом свете пламени Ульяненко и Маменко, которые держались за хвост самолета и пытались оттащить его от других машин, стоящих рядом. Господи! Что они делают? Ведь бомбы!.. Бомбы!.. А я… Стыд, презрение к себе пронзили все мое существо и заставили побежать назад, к машине. «Сбросить бомбы… Сбросить… Сбросить…» – пульсировало в мозгу. Подбежала. Огонь полыхал вовсю. Подоспевшие вооруженцы уже вывернули взрыватели. «Сбрось!» – крикнул кто-то.

Неведомая сила подтолкнула меня, приподняла на плоскость и бросила к моей кабине, где полыхали листовки. Я опрокинулась в нее, чтобы дернуть за шарики бомбосбрасывателей. Дым, огонь… «Господи! Сейчас САБы взорвутся», – подумала я. Каждое движение было молниеносным. Один, два, три, четыре… – все бомбы сброшены. Их тут же откатили вооруженцы. Маменко стянула меня за ноги, и, кажется, вовремя. Я задохнулась.

Нина подхватила меня под руку, и мы еле успели отбежать в безопасное место, упасть, втиснувшись в землю, как последовал взрыв. Это бензин. Машина сгорела дотла. Я лежала на земле и плакала. Жалела самолет. Но еще горше было от стыда за свою минутную растерянность. Я завидовала самообладанию и хладнокровию Нины.

Мне хотелось закричать: «Черт возьми, из какой стали сварены твои нервы! Какую волю, какую железную силу надо иметь, чтобы тащить обожженными руками горящий самолет, готовый в любую минуту взорваться!»

Ульяненко тормошила меня:

– Ой-ей-ей… Как жить теперь? Погибли твои распрекрасные ресницы… О, бровей тоже нет! И лицо как помидор переспевший…

Она еще и шутит.

– Послушай, Ульяныч, тебе бывает страшно?

– Еще как! – Она сразу стала серьезной. – И уж если не врать до конца, то гораздо чаще, чем хотелось бы.

Я была благодарна Нине за откровенность. Ведь когда знаешь, что другой переживает то же, что и ты сам, то это сознание вырывает тебя из одиночества, из отчуждения, рождает ощущение силы, дружеского единодушия, сопереживания. И ты понимаешь, что она такая же девчонка, как ты сама, а не какая-то особая сверхличность. Она так же, как ты, боится смерти, но перебарывает этот страх и готова помочь тебе во всем. И это понимание придает силы.

До слез было жалко машину. С первых полетов она заявила о своей надежности. Была послушна и маневренна. У некоторых самолетов выходило из строя то одно, то другое. И механики, выбиваясь из сил, не покладая рук исправляли, заменяли детали, латали. Некоторые самолеты тряслись, как напуганные. У нас дело ограничивалось маленьким осколком снаряда, но уж этого-то наш По-2 никак не мог избежать. Да и такие неприятности происходили сравнительно редко. А тут, когда до капитального ремонта оставалось каких-то восемь часов, самолет сгорел при запуске мотора. Не выдержал… А мы могли бы еще летать на нем, бомбить врага! А потом отогнали бы его в ПАРМ, где разобрали бы по винтику мотор, промыли, подлечили… И снова тарахтела бы «подвушка» в небе, наводя переполох в стане врага. Но смертельно устал наш самолет…

Ожоги заживали быстро. Но, не дождавшись окончательного выздоровления, мы снова пошли на задание. Нам дали новый самолет.

Летая с Ульяненко, я усвоила благодаря ей простую истину: смелого человека убить трудно, труса легко. Десятки зениток нужны, чтобы сбить храбреца, шального осколка достаточно для мечущегося в панике труса. Вторая истина: побеждает тот, у кого нервы крепче, кто дерется смелее. Нина давно уже поняла, что в жизни есть такое, что важнее жизни. Когда мы попадали под обстрел, она спокойно говорила:

– Постараемся от этих чудищ удрать.