Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади - [29]

Олмэйн повернулась ко мне:

— Мы посовещаемся относительно вашей просьбы. Если ее удовлетворят, то вам придется пройти тесты. Я буду вашим спонсором.

— Олмэйн! — вырвалось у Элегро, он явно не мог скрыть изумления.

Она безмятежно нам улыбнулась.

Но наметившаяся семейная ссора была предотвращена, и Летописцы предложили нам ночлег, соки и более крепкие напитки. Мы пообедали в отдельной комнате, а Летописцев в это время собрали, чтобы обсудить мою необычайную просьбу. Принц был в странном возбужденном состоянии: он заглатывал пищу, почти не разжевывая, расплескал бокал вина, вертел в руках столовые приборы и все время скреб пальцами свои металлические серые глаза, будто его мучила чесотка.

Наконец, он спросил тихим, но требовательным голосом:

— Опиши мне ее!

Я описал ее очень подробно, пытаясь подобрать самые выразительные слова, чтобы нарисовать как можно более достоверный портрет.

— Ты говоришь, она красива, да?

— Я так считаю.

— Ее голос волнует меня, — сказал Принц. — В ней чувствуется сила. Она говорит, как королева. Она должна быть красивой. Это не справедливо, если ее тело не соответствует ее голосу.

— Она, — сказал я жестко, — жена другого, и она оказала нам гостеприимство.

Я помнил тот день в Раме, когда паланкин Принца появился из дворца и Принц заметил Эвлуэлу и, подозвав ее повелительным жестом, втянул ее в паланкин, чтобы использовать ее просто как вещь. Правитель может так обращаться с теми, кто ниже его по рангу, но Пилигрим не имеет права этого делать, и я опасался, не задумал ли Принц что-то. Он опять прикоснулся к глазам. Мускулы на его лице задвигались.

— Обещайте мне, что вы не тронете ее, — сказал я.

Уголок его рта дернулся, казалось, с губ вот-вот сорвется гневная реплика, но он сдержался. С видимым усилием он произнес:

— Ты плохо думаешь обо мне, старик. Я буду следовать законам гостеприимства. А сейчас, будь добр, налей мне вина.

Я повернул большой палец в сторону ниши обслуживания, и там появилась вторая бутылка вина. Это было крепкое красное вино, совсем не то золотистое, что пили в Раме. Я налил, и мы выпили. Бутылка быстро опустела. Я взял ее, скрутил, она хлопнула и исчезла, как пузырь. Через несколько секунд вошла Олмэйн. Она переоделась. До этого на ней было довольно темное платье из грубой ткани, а сейчас она облачилась в ярко-алое платье, застегивающееся на груди. Оно подчеркивало ее соблазнительные формы, и меня удивило, что у нее был большой пупок. Расчет вызвать возбуждение был настолько тонким, что этот бугорок, прерывающий плавную линию живота, вызвал какие-то эмоции даже во мне.

Она сказала не без удовольствия:

— Ваше заявление приняли по моему настоянию. Тесты будут проведены сегодня вечером. Если вы успешно их пройдете, то поступите в наш отдел.

Неожиданно на ее лице появилось выражение огорчения.

— Мой муж, и вам следует знать об этом, весьма недоволен. Но вы не должны этого опасаться. А сейчас вы оба пойдете со мной.

Она взяла нас за руки. У нее были прохладные пальцы. Меня охватила внутренняя дрожь, и я удивился этому молодому импульсу, который появился без помощи вод из Дома возрождения в священном Иорсалеме.

— Пошли, — сказала Олмэйн и повела нас в то место, где проводили тесты.

3

Итак, меня приняли в союз Летописцев. Тесты были нетрудные. Олмэйн привела нас в круглую комнату где-то у вершины башни. Ее изогнутые стены были выложены редкими породами дерева самых разнообразных оттенков, на полу стояли сияющие полированные скамейки, а в центре поднималась спираль высотой с рост человека. На ней была надпись такими мелкими буквами, что прочитать ее просто было нельзя. В комнате было с полдесятка Летописцев, которые пришли явно по прихоти Олмэйн, а не потому, что их заинтересовал старый потрепанный Наблюдатель, которому она по необъяснимым причинам покровительствовала.

Я надел шлем мыслепередачи. Скрипучий голос задал мне с десяток вопросов, видимо анализируя мои типичные ответы, расспросил мои биографические данные. Я дал все свои союзные данные с тем, чтобы они могли уточнить их у главы местного союза, проверить все детально и зарегистрировать мой выход из союза В старые времена выйти из союза Наблюдателей и быть свободным от его клятв было невозможно, но сейчас наступили другие времена, и я знал, что союз мой распадается.

Через час все было закончено. Сама Олмэйн накинула шаль на мои плечи.

— Ваши покои будут рядом с нашими, — сказала она. — Вам придется сдать одеяние Наблюдателя, но ваш друг может остаться в одеждах Пилигрима. Ваше обучение начнется после испытательного периода. А пока вы можете пользоваться любыми архивами памяти. Вы, конечно, понимаете, что пройдет лет десять или даже больше, прежде чем вы станете полноправным членом союза.

— Да, я понимаю это, — ответил я.

— Теперь тебя зовут Томис, — сказала мне Олмэйн. — Не Летописец Томис, а Томис из союза Летописцев. Это разные вещи. Твое прошлое имя теперь не имеет значения.

Потом меня и Принца провели в небольшую комнату, которую нам отвели под жилье. Комната была довольно скромной, но там было место для мытья, входные устройства для шлемов мыслепередачи и других информационных устройств, отверстие для получения пищи. Принц Энрик ходил по комнате, все ощупывая, изучая ее географию. Ящики, кровати, стулья и другая мебель внезапно появлялись из стен и так же внезапно исчезали, когда он натыкался на кнопки. В конечном счете он остался удовлетворенным. Теперь уже безошибочно он нажал нужную кнопку, и из стены выскользнула сияющая чистотой кровать. Он вытянулся на ней.