Мало-помалу на гребной палубе становилось все светлее и светлее. Рассветные лучи все увереннее пробивались сквозь весельные дыры. Рабы продолжали лежать; в ноздри Конану настойчиво лезли отвратительные запахи нечистот. Киммериец скосил глаза — разбудивший его темноволосый бородач, судя по виду — шемит, спал сном праведника, словно его ничуть не волновало то, что он презренный галерный раб!
Киммериец прошел хорошую школу в гиперборейских гладиаторских казармах. Он твердо знал, что если хочешь; освободиться — никогда не следует рваться и кричать, сидя на цепи. Получишь хозяйских кнутов, вот и все.
Наконец клепсидра опустела. И тотчас же наверху загнусавил громкий рог, его сопровождали звонкие удары в медные тарелки. Загремели откидываемые люки; заорали надсмотрщики.
— Поднимайся! Поднимайся! Жратва!
Сонные рабы с кряхтеньем и проклятиями зашевелились на скамьях и палубе. Конан тоже поднялся, стараясь не отставать от других. Тем временем сверху начали бросать гребцам еду — какие-то плотные не то свертки, не то куски. Ничего похожего на обычную для галер Западного Океана процедуру Конан не увидел. Здесь вся еда доставалась самым сильным, и за нее нужно было драться. Чем киммериец немедленно и занялся.
Два-три удара кулаков отбросили с пути Конана всех остальных товарищей по несчастью. Киммериец подхватил с грязных досок несколько кусков вяленой рыбы — все, что пришлось на долю этой части гребной палубы. Принять участие в драке за иные куски рабы не могли — цепи были слишком коротки.
Усмехаясь, киммериец сел на скамью. — Эй, вы, звери! Подходите по одному. Будем делить!
Это было нечто невиданное. Вместо того, чтобы сожрать всю добычу самому, новоприбывший раздает ей остальным!
— Если, вы, бараны бестолковые, думаете, что я не могу скрутить всех вас в один пучок и вышвырнуть за борт, то вы сильно заблуждаетесь, — проницательно заметил Конан. — Только шакалы дерутся между собой за добычу!
И, пока вокруг царил гвалт, крик и проклятья, Конан мирно разделил доставшуюся им рыбу. Среди тех, кто подошел к нему, он заметил и вчерашнего бородача.
— Как тебя зовут? — Конан с волчьим аппетитом впился зубами в рыбу. Только теперь он понял, насколько голоден — похоже, его и впрямь не кормили несколько дней.
— Хашдад, — охотно откликнулся бородач. Конан успел заметить, что улыбка у этого мужчины очень открытая и мягкая, он улыбался киммерийцу, словно старому приятелю, встретившись с ним за чашей доброго вина в какой-нибудь таверне. На вид ему было лет сорок, он отличался крепким телосложением, в волосах хватало седины.
— Слушай, Хашдад… мне надо у тебя кое-что спросить.
— Спросишь! Конечно, спросишь! — всплеснул руками Хашдад. — Но… только не сейчас. Наши хозяева, великие и грозные Клинки Ночи, вот-вот прикажут сниматься с якоря. Тут уж только успевай поворачиваться! — и, внезапно поворачиваясь, шемит бросил Конану вполголоса, так, что кроме киммерийца никто не слышал его слов:
— Вечером, когда все заснут…
Конан не стал задавать вопросов. Лет семь-восемь: назад он, конечно, не смирился бы с подобным — как так, он спрашивает, а ему не отвечают! Но те времена давным-давно прошли…
Тем временем наверху вновь затрубили в рог. По ведущим на палубу лестницам загрохотали сапоги. Вниз спускались надсмотрщики.
Всего их оказалось четверо, по двое на каждый борт. Конан так и впился взглядами в их лица, пытаясь понять, в чьих же руках он оказался,
Надсмотрщики казались братьями. Все высокие, массивные, с короткими шеями, лысые, голые до пояса, в одинаковых ярко-красных штанах, поддерживаемых широкими кожаными поясами. Оружия они при себе не носили — хватало длинных кнутов с тяжелыми рукоятками. Появилось двое или трое мальчишек с ведрами воды и небольшими черпаками — поить гребцов. Наверху гулко ударило кожаное било.
— Бери весло, парень, — Хашдад толкнул Конана в бок. — Не мешкай, а то эти ребята, — он кивнул на надсмотрщиков, — ждать не станут. Мы с тобой в паре. Греб когда-нибудь?
Конан коротко кивнул.
— Вот и отлично, — Хашдад потянул весло из дыры в борту.
Киммериец молча принялся за работу. Они гребли, всем телом наваливаясь на неподъемное весло, подчиняясь задаваемым палубным барабанщиком ритму. Пока все рабы были свежи, никто не нуждался в понуканиях и надсмотрщики бездельничали, свысока поглядывая на гнущиеся спины гребцов.
— Погоди, сейчас палубный спустится… — прошептал Хашдад угрюмо молчавшему киммерийцу. — Вот кто главный-то зверь! Вот кто лютует-то!..
Закончить ему не удалось.
— Не шептаться! — рявкнул над самым ухом голос надсмотрщика. Свистнул бич, и лицо Хашдада исказилось от боли. Голубые глаза Конана резко сощурились.
— А, у нас новенький, — услыхал киммериец низкий хриплый голос.
Конан обернулся. Поигрывая длинным бичом с роскошной, отделанной серебряной инкрустацией рукоятью, рядом с надсмотрщиком стоял палубный. Краснорожий, с необъятным брюхом, которое, однако, странным образом не мешало ему двигаться быстро, ловко и почти бесшумно, он был одет в белоснежные широкие портки тонкого полотна. Волосатую грудь украшали многочисленные золотые цепи, каждая толщиной в палец. Мелкие заплывшие жиром глазки смотрели прямо на Конана, и в этих глазках сейчас читалось злорадное торжество.
