Ночной вызов - [8]

Особенно ярко этот талант раскрылся, когда Муравьев стал ректором. При нем заурядный периферийный институт начал быстро перестраиваться и расти: появились новый учебный корпус, центральная лаборатория, общежитие для студентов.

Занятый от утра до позднего вечера административной работой, от научной деятельности Антон Семенович отошел, оперировал редко. Но читал курс госпитальной хирургии интересно, студентам он нравился.

Добрый и покладистый по характеру, он без крайней нужды не вмешивался в работу кафедр, справедливо полагая, что возглавляют их люди опытные, знающие, и только кафедра профессора Пескишева с некоторых пор стала вызывать в нем недовольство и раздражение.

В институте существовали три негласных лагеря. Представители одного из них занимались наукой и группировались вокруг Пескишева, которого считали своим лидером. Другие предпочитали преподавание и общественную деятельность. А третьим были безразличны как наука, так и студенты, их интересы лежали за пределами института, где они отбывали рабочее время и получали зарплату.

Вся жизнь Пескишева до перехода на преподавательскую работу была связана с научно-исследовательским институтом. Он и в медицинском институте продолжал оставаться ученым, ищущим новые пути в науке, отдавая ей предпочтение перед преподаванием. А это вызывало в ректорате беспокойство.

Антон Семенович утверждал, что главным в институте является профессиональная и идеологическая подготовка студентов, а наука - дело второстепенное. Пескишев возражал ему. И так как он это делал публично, то однажды ректор не выдержал.

- Мы не научно-исследовательский институт, - заявил он на заседании ученого совета. - И если кто-то, - из соображений деонтологических Муравьев все-таки решил пока не называть имени Пескишева, - со мной не согласен, может искать себе более подходящее место работы.

Пескишев понимал ректора, не сумевшего за всю свою жизнь написать ни одного солидного научного труда, не развившего в себе вкуса к науке и начисто лишенного научных идей. Конечно, дела в институте в первую очередь оценивали по тому, насколько подготовленных врачей он выпускал, а вовсе не по количеству монографий, опубликованных его сотрудниками. Однако же было ясно, что научить студентов, зажечь в них интерес к самостоятельному творчеству могли ученые, а не бесцветные лекторы, из года в год пересказывающие содержимое учебников.

Он возражал и против балльной оценки работы кафедр института согласно специально разработанной анкете. Составлена она была так, что при оценке публикация тезисов приравнивалась к публикации научной статьи и даже монографии, а рационализаторские предложения, не выходящие за пределы кафедры или лаборатории, оценивались выше любой теоретической разработки. Естественно, что такой подход к оценке научной деятельности был на руку тем, кто ею не занимался.

Однако больше всего в институте ценили не качество преподавания, не научную продуктивность, а лояльность к администрации и активность в общественной работе. В любом случае предпочтение отдавалось своим же выпускникам, людям местным, проработавшим бок о бок с Антоном Семеновичем долгие годы. А Пескишев был "варягом", и это накладывало на отношение к нему администрации свой отпечаток.

Уязвимой стороной Федора Николаевича было и то, что он печатался значительно чаще других. Это раздражало некоторых его коллег, и прежде всего тех, кому это не удавалось. На свою беду Пескишев забывал старую житейскую истину: если ученый не занимает высокого поста, а дает продукции больше того, кто этот пост занимает, он не должен строить иллюзий, что его труд заметят или отметят.

Руководство института формально не имело претензий к Пескишеву, но считало, что он высокомерен, зазнается, не считается с мнением других и претендует на особое положение. Это суждение было основано на том, что Пескишев не баловал администрацию своими посещениями и консультациями по поводу дел на кафедре, которые решал самостоятельно. В ректорат приходил только по вызову или тогда, когда в этом возникала насущная необходимость, что случалось весьма редко. При этом он, как говорится, руководствовался исключительно благими намерениями и с большим опозданием узнал, что благими намерениями вымощены дороги в ад... Федор Николаевич не стал переубеждать ни ректора, ни его заместителей, что не надоедает им вовсе не из чванства.

Пескишев был врожденным оратором. Говорил громко, четко, насыщая речь обилием жизненных примеров, формулировал свои мысли предельно кратко. Это особенно нравилось студентам. Лекции читал свободно, без шпаргалок, стараясь привить слушателям интерес к невропатологии. Некоторые лекции были настолько увлекательными, что их посещали даже студенты других институтов. А как-то в аудитории были обнаружены официантки из соседнего ресторана. Однако Федор Николаевич не усмотрел в этом ничего странного: лекция была посвящена сексопатологии - проблеме, которая волнует не только медиков. Но так как эта тема не была предусмотрена программой, проректор по учебной работе, человек осторожный и осмотрительный, порекомендовал Пескишеву впредь от чтения таких лекций воздержаться.