Ночной обыск - [17]

Я оделась.

— Все сконцентрируйтесь на кухне, — распорядился майор. И пригладил черные до блеска, будто нагуталиненные волосы, рассеченные клинком пробора.

По квартире «рассредоточились», как он выразился, еще двое: штатские, но в галифе и надраенных сапогах. Они были помоложе и очень, как я сразу заметила, исполнительные: «Мы туда, товарищ майор… мы сюда, товарищ майор…» Кивками нагуталиненной головы он все разрешал, потому что они знали, на что испрашивать разрешение. В коридоре были и двое «понятых»: наш дворник, хищно обнажавший выступавшие вперед зубы, и паспортистка из домоуправления, болезненно-худая и желтолицая женщина, которой стыдно было исполнять ту ночную роль, и она всячески подчеркивала, что попала в нашу квартиру случайно и что никогда ничего подобного ей делать не доводилось.

— А надолго мы тут? — спросила она майора.

— На сколько понадобится!

Из соседней комнаты вывели Надю.

— Упрятали, значить! — пояснил дворник. — Она с пятого этажа будет. Андриановы их фамилия. Отца с матерью взяли… А дочку они, значить, у себя скрыли.

Майор, как ни странно, не обратил на его донос никакого внимания.

— На кухне сконцентрируйтесь, — вновь приказал он маме. И опять всю ее оглядел.

Паспортистка ринулась в комнату, вытащила оттуда стул и, опередив нас, поставила его на кухне, возле окна.

— Садитесь, Мария Никитична, — предложила она. — Платье вам принести? Или халат?

Мама медленно, как на скамью подсудимых, опустилась на стул. Мы с Надей сели на табуретки.

— Сейчас обыск начнется, — с безразличием обреченности прошептала мне Надя. Один раз она уже все это пережила.

Я будто потеряла сознание. Но сквозь полузабытье уловила, что паспортистка принесла маме халат. И потом ко мне стал то и дело прорываться мамин голос:

— Не беспокойтесь, девочки мои… Все будет хорошо… Я верю. Не волнуйтесь, мои дорогие…

А на рассвете случилось невероятное… Майор вышел в коридор с телефонной трубкой и не ласково, а сладостно заворковал:

— Я разбудил тебя? Прости, милая. Работаю! Как всегда, работаю… Не волнуйтесь: утром я не приду. Буду поздно вечером или ночью. Ляленьке пожелай на экзамене получить «отлично». У нас ведь литература? Вот видишь, помню. Ну, прости…

У него, значит, была жена, которую он не хотел будить, и была дочь, которой желал успеха. Я поняла также, что он не собирается уходить от нас до следующей ночи. Что же он намерен так долго делать?

Хлопали двери и дверцы шкафов, легко или со скрипом выдвигались и задвигались ящики столов, трещала, как бы сопротивляясь, передвигаемая с места на место мебель. Привычно и с удовольствием ворошили пришельцы наши вещи, наш дом. Аресты, погромы, обыски… Я видела их только в кинокартинах про старые времена. И вот все это явилось в наш дом. «За что? — взывала душа моя. — За что?!»

Поздно вечером майор вошел на кухню победоносно. Сзади, будто для группового снимка, сгрудились два молодчика в сапогах и галифе, а с ними и дворник, не прятавший ни на миг своей хищной ухмылки. Паспортистка затерялась где-то в коридоре или в одной из комнат.

Впереди себя майор обеими руками держал мою неестественно огромную куклу японского происхождения, но с русским именем.

— Нашли, — сказал он. — По-чингисхановски щелкообразные глаза его пропускали наружу лишь торжество. — Японская, да?..

— Из Японии, — подтвердила мама.

— Вижу: оттуда… А это вот что?

После моих операций на Ларисин живот в разных местах были белыми нитками наложены швы.

— Дочь играла… Операции делала. У вас ведь тоже есть дочка. И вы, наверное, знаете…

— Мою дочь не трогайте! — будто отбросил маму майор.

И стало ясно, что меня нельзя сравнивать с его дочерью. И Надю нельзя… И даже игрушки не подлежат сравнению с игрушками его дочери. Она была по ту сторону чего-то непреодолимого, а мы трое — по эту.

— Не зря потрудилась! — Майор обернулся и поощрительно взглянул на своих подручных. — Не зря!.. Теперь уж мы дознаемся, что было переправлено оттуда к нам в этой кукле. Что искали, то и нашли… Тут уж не вещественное, как говорится, доказательство, а совершенно неопровержимое. Напали на такой след! Потому что сколько веревочке ни виться… Дальше сами знаете!

— Но это же безумие, — проговорила мама. — Это же сумасшествие…

— Приобщите! — не слыша ее, приказал майор своим помощникам. И протянул им мою «игрушку».

Они схватили ее четырьмя руками. Погрузили Ларису в металлический ящик, опустили на самое дно и заперли с таким щелчком, словно заключили в какой-нибудь замок Иф или, еще того хуже и окончательнее, в Бутырку или Лефортово. Из своей «одиночки» Лариса не подавала голоса. Хотя голос у нее был… Но умел он лишь откликаться: на прикосновение к ее спине, к животу.

— Нечистая сила… — прошептала я.

— Что? Нечистая сила? Разве я наследил? — виновато осведомился майор. И оглядел пол. — Можно у вас освежить лицо и руки? — с неожиданной вежливостью, как бы в благодарность за «чертову куклу», спросил он.

— Вы здесь… хозяева, — прошептала мама.

Он отправился в ванную комнату. Там долго, то прерывая, то возобновляя свое течение, будто все было мирно и хорошо, текла, как прежде, вода.

Вслед за майором поспешно, вроде бы выполняя команду, освежились после завершенных трудов его старательные помощники. Дворник мыться не стал. Майор, удовлетворенно покряхтывая после мытья, отправился в нашу с мамой комнату, где был телефон. Неслышно набрал номер, но, чтобы мы все же были в курсе его благополучных домашних дел, снова, как на рассвете, вышел с трубкой в коридор: