Ночной гость - [23]

– Не понимаю, зачем я вам все это рассказываю, – сказала она, вернувшись и неожиданно напустив на себя официальный вид.

Но, нанося кондиционер на волосы Рут, она снова расчувствовалась. Она держала ее волосы у корней, совсем не дергая, как когда-то ее мать в залитой зеленым светом ванной. Да, неприятности были нешуточными: две закладные на дом и задержка платежей. Потеря дома была бы не так страшна, не будь он домом, «в котором она умерла». В наши дни социальным работникам платят гроши.

– Вам мне не надо это объяснять, – сказала Фрида. – Вы же знаете, как нас недооценивают.

А Джордж слишком горд, чтобы просить о помощи. На самом деле они оба были слишком горды. Кое-кто из родственников мог бы протянуть им руку помощи, ради их покойной матери и Фриды, но гордость не позволяет ей просить.

– Ты покидаешь свой дом раз и навсегда, – сказала Фрида. – И возвращаешься с высоко поднятой головой или не возвращаешься вовсе.

Из этих слов Рут поняла, что Фрида порвала все связи с Фиджи, что ее уход был драматичным и что она надеется всей жизнью доказать, что поступила правильно. Рут кивнула, чтобы показать, что понимает ее, и Фрида придержала ей голову сильными пальцами.

– Я думала о том, чтобы взять еще одну работу, – продолжала Фрида.

Она сделала паузу, чтобы они обе могли оценить благородство такого шага, как вторая работа.

– А потом подумала: «Простите, я едва справляюсь с этой. Но я не зарабатываю миллионов. Знаете, как я довольна, что получила от вас эту дополнительную работу – готовить в уик-энд? Этим я заплачу за электричество. Джордж никогда не гасит света. Если бы не я, то каждую ночь наш дом сверкал бы, как рождественская елка. А сколько времени он проводит в душе?»

– Это очень расточительно, – заметила Рут.

– Что ж, кто из нас не любит хороший долгий душ? – отрывисто сказала Фрида, вытирая полотенцем голову Рут. – Ну, как теперь?

– Намного лучше. – Рут попробовала дотронуться до головы, отозвавшейся нестерпимым зудом.

– Что еще? Мы подготовим вас к визиту вашего гостя – вот что мы сделаем. – Рут попыталась услышать в этих словах намек на что-то неприличное, но ничего не обнаружила. – Давайте-ка посмотрим ваши ступни.

Довольно долго Рут вообще не вспоминала о своих ступнях. Она была слегка удивлена, найдя их целыми и невредимыми на конце своих ног. Она приподняла их, вытянув носки, и Фрида, само очарование, сняла с нее тапочки. Маленькие ступни Рут были усыпаны веснушками, а на длинных пальцах сидели обломанные ногти. Фриду ужаснула сухость ее пяток.

– Так не пойдет, – сказала Фрида и бросилась в ванную. Она вернулась еще с одним тазом горячей воды и серым кусочком пемзы. – Знаете, – сказала она, – я как-то слышала, что лучшее средство от потрескавшихся пяток, вы не поверите, детский крем от опрелостей!

Она усмехнулась и опустила ноги Рут в таз, над которым поднимался пар. Она скребла ее пятки пемзой, и вода в тазу стала молочно-белой, но кажется, Фриде не было противно.

Рут согнула одну ногу. В горячей воде она казалась тяжелой и бескостной.

– Вы слишком добры ко мне, – сказала она.

Фрида молчала. В тазу хлюпала вода.

– Так делал мой отец, – сказала она. – Раз в год он проводил церемонию омовения ног. Мыл ноги всем пациентам, потом служащим клиники, прислуге, мне и, наконец, моей матери.

– Зачем?

– Чтобы напомнить нам и себе, что он здесь для того, чтобы нам служить, а не наоборот.

Прекратив орудовать пемзой, Фрида с сомнением прищурила один глаз.

– И потому, что это было приятно, – добавила Рут. – Ему было приятно это делать.

Рут запомнились эти церемонии как залитые золотом дни, светлее обычного, но, несмотря на это, в них было что-то тревожное, ощущение надвигавшейся беды. Ее мать подготавливала всех: чистила и стригла ногти пациентам, откидывала простыни с ног и выстраивала в коридоре персонал. Санитарки-фиджийки хихикали, снимая мягкие белые туфли, которые заставлял их носить отец. Смотритель территории больницы, худой, веселый человек, мыл ноги под уличным краном, пока санитарки не отгоняли его криками.

– А вдруг он тебя увидит? Вдруг увидит? – волновались они.

В клинике лечились бедняки из Сувы. Они приходили сами – с болью, травмами, затрудненным дыханием, кровью в стуле, онемевшими конечностями, беременностями, мигренями, лихорадкой, – и отец Рут лечил их или направлял к другим врачам либо домой. Им не полагалось оставаться на ночь, но часто они оставались, когда в палатах для фиджийцев не было мест. Поэтому утром на церемонии омовения ног присутствовали больные, которые остались на ночь, их родственники, а также те, кто пришел этим утром, и прежде чем всех их осмотреть, отец Рут мыл им ноги.

Омовение ног происходило в Великую пятницу – этот торжественный и мирный день выделялся из череды других (хотя больных все равно приходилось лечить, полы мыть, а матери Рут с помощью мальчика-слуги готовить ланч). Сначала они шли в церковь, которая в это время года, прямо накануне Пасхи, была полна напряженного ожидания. Пелись благодарственные псалмы, а отрывки из Библии призывали к смирению. Вся служба выражала сдержанную скорбь. Потом семья направлялась из церкви в клинику. Отец Рут, в воскресном костюме, шел впереди. Он отличался бесконечным трудолюбием и легким веселым нравом. Его спина была широкой, как у каменщика или спортсмена, но голова небольшой, адамово яблоко выступающим, а волосы на макушке торчали мальчишескими вихрами. У него были прекрасные волосы и длинные ресницы, плотное, крепкое туловище, но изящные конечности: тонкие лодыжки и стройные ноги кенгуру, руки хирурга и аккуратная голова с филигранными волосами. Из-за этого он порой казался хрупким. Роженицы вздрагивали, увидев своих увесистых младенцев в его тонких руках. Когда в день омовения ног эти сухощавые руки скользили по мыльным ступням больных, персонала и членов семьи, они казались точными инструментами плотника. Рут помнила ощущение костяшек его пальцев на своем подъеме и две длинные руки, воздетые над ее ногами, словно для молитвы.