Ночной гость - [14]

5

Фрида взяла на себя заботу о банковских операциях Рут. Она приносила ей выписки и письма из банка, но Рут царственным жестом как бы отмахивалась от них. Фрида обращалась с чековой книжкой Рут как со священным предметом: всегда спрашивала разрешения ею воспользоваться и торжественно возвращала на место в картотечный шкаф Гарри. Джеффри объяснил Рут, как пользоваться пластиковой картой, но та предпочитала надежность и удобство чековой книжки, ей нравилось, как просто было ею распоряжаться, как она легко помещалась в руке.

У Фриды не было желания возиться с пластиковыми карточками.

– Деньги не пластик, – говорила она, хотя на самом деле именно так и было.

Рут собиралась незаметно проверять все эти документы ночью. Она помнила наставления матери о том, как вести себя с прислугой: никогда не давай им повода подумать, что ты им не доверяешь. Но ночью дом не подходил для осуществления дневных планов, он подталкивал к другим решениям. С наступлением темноты зной в комнате настолько сгущался, что каждый звук напоминал о тропиках: шелестели пальмы, крылья насекомых шуршали в кронах деревьев, с которых капала влага. Весь дом потрескивал и жужжал. От жары у Рут чесалась голова. Она напряженно вслушивалась, не появится ли тигр, но все звуки производились травоядными и не сулили ничего плохого. Однажды ночью она проснулась от собачьего воя и подумала о диких собаках – наверное, вспомнила гиену из «Книги джунглей». Мать читала ей «Книгу джунглей», когда она была совсем маленькой, тогда из-за мучивших ее кошмаров ее кроватку отодвинули от окна. С подушки был виден зеленый комод со стеклянным ночником, бросавшим розоватый свет на картину в рамке, изображавшую Сиднейскую бухту (очевидно, она родилась в городе под названием Сидней). Значит, тогда ей было лет шесть-семь.

Теперь Рут лежала без сна, прислушиваясь к гиене, которая, без всякого сомнения, была собакой на берегу. Рядом с ней заволновались кошки, но снова заснули. Ощущение необычности происходящего было особенно сильным. Должно быть, когда она прислушивалась, не вернулся ли отец поздно ночью из клиники, ей было лет семь. Должно быть, ей было девятнадцать, когда она ждала, что в холле раздастся голос Ричарда; он приходил домой даже позже отца и так осторожно проходил мимо ее трепещущей двери, что она легко могла его не услышать. Что-то очень важное возникало из тех звуков, которые она слышала сейчас, и тех, которые она всего лишь помнила. Оно появлялось где-то между ними и там, найдя себе место, росло. Рут лежала, прислушиваясь, а потом устала ждать. Я слишком стара, подумала она, чтобы, как девочка, ждать важных звуков. Почему бы не выйти им навстречу, почему бы не подготовиться заранее? Она поднялась с постели, чтобы наполнить ванну, и, пока зеленоватая вода с шумом текла из крана, стала искать в кабинете Гарри старую адресную книгу. Если я найду ее прежде, чем наполнится ванна, подумала она, там будет адрес Ричарда. Она нашла ее прежде, чем ванна наполнилась наполовину, открыла, и на букву «П», Портер, был адрес Ричарда. Едва прочтя его, она ощутила неотложную потребность действовать.

Рут погрузилась в воду с помощью установленного Фридой поручня. В воде ее белые ноги увеличились, но складки на коже разгладились и исчезли, так что одна половина ее тела была старой и настоящей, а другая морской и молодой.

После ванны Рут сделалась счастливой и неуклюжей. Она надела новую ночную рубашку, светлую, без рукавов. Несмотря на то что рубашка была короткой, она показалась ей свадебной. Купив ее, Фрида привела в смятение Рут с ее рубашками в цветочек, подобающими почтенной женщине. Теперь, среди ночи, она светилась. Знойный воздух окутал прихожую, через окошко в форме веера над дверью проникал лунный свет. Он лежал на деревянном полу, словно колода карт, и Рут видела, что в прямом и длинном коридоре нет ни тигров, ни птиц, ни пальмовых деревьев. Она пересекла его с вытянутыми руками, потому что боялась упасть (мать Гарри, женщина отменного здоровья, упав в преклонном возрасте, так и не восстановилась), и, когда она открыла дверь в гостиную, свет из окон как будто прыгнул на нее. В комнате было относительно прохладно и тихо, но все равно в ней слышались отголоски знойного шума. Она искала этот шум.

Рут обнаружила в гостиной только неподвижную мебель, стоявшую в тени или покрытую узором кружевных занавесок, сквозь которые проникал лунный свет. Когда бы Рут ни смотрела на луну, та всегда казалась ей большой и полной, но сегодня она светила особенно ярко и как бы раздулась, чтобы показать, что в гостиной нет ничего необычного. Пространство перед домом освещалось полной луной, но за его пределами свет поглощался травой на подъездной дорожке. На этой дорожке могло скрываться что угодно, тигр или такси. Миновав столовую, Рут выглянула в сад. Со стороны моря все было выбелено лунным светом. Вся эта пустота казалась вырезанной из бумаги, и Рут захотелось выругаться. Ей нравились спрессованная громогласность ругательств, чувство аудитории. В них было что-то человечное. Стоя у полуоткрытой задней двери, она сказала: «Черт!» – и ей захотелось вернуться в уютные, жаркие, щелкающие и поющие джунгли, потревоженные тем, что она встала с кровати. На самом деле звук джунглей был не таким, как на Фиджи. Ночью на Фиджи слышался шум проезжавших машин, ее родители ходили по дому, в холле звонил телефон и отец шел смотреть пациента, ветви миртовых деревья бились в ее окно, из крана текла горячая вода, когда мать принимала ванну. Но, несмотря на это, этот звук напомнил ей о Фиджи, о комнате с ночником и изображением Сиднейской бухты. Звук джунглей был полным, а здесь все было пустым.