Ночная радуга - [5]

Артур вошел в нашу жизнь так вкрадчиво, почти подобострастно, как будто кровь королей есть именно в наших жилах, а он собирается нам вечно служить, дарить свое сердце, стоя на коленях. Мама говорила что-то об умении ценить женщин и детей у восточных мужчин. А я уже через месяц скрывала приступы тошноты в липком поле этих влажных глаз, сладких слов и преувеличенных, манерных жестов. Маме тогда изменило ее знаменитое чувство меры. Она, как всегда, была так поглощена своими делами, переживаниями, ролями, женскими наслаждениями, что ничего не заметила. Ни материнская интуиция, ни женская наблюдательность не подсказали ей, что ее дочь накрыл неслыханный и невиданный мрак. А я была слишком гордой и высокомерной, чтобы признаться, что Артур меня убивает, что я уже не дышу.

Я была в седьмом классе, когда это случилось в первый раз. Мама уехала в экспедицию со съемочной группой. Утром я собиралась в школу, Артур, по обыкновению, готовил нам вкусный, пряный завтрак в кухне. Я направилась в туалет, там застонала от сильной боли в пояснице и внизу живота. Бросилась в ванную, к аптечке с тампонами, хотела запереть дверь изнутри, чтобы привести себя в порядок. Но Артур вдруг придержал дверь и вошел ко мне.

Всю последующую жизнь я заставляю себя перечислять дальнейшие события, воспроизводить в памяти все в точности до секунды, — и справляться с тем, что происходит с сердцем, душой. Так я закаляю характер. Так я кую свою непобедимость. И до нее мне по-прежнему дальше, чем до луны.

Артур своими мягкими руками жестко сорвал с меня халат. Затем напялил вместо него какую-то ветошь из того, что мама держала для мытья пола. Я, ничего не понимающая, почти не сопротивлялась, когда он тащил меня в крошечную кладовку. Там были навалены давно не нужные, забытые вещи, а центр расчищен и устелен клеенкой. На клеенку он меня и бросил. И произнес совершенно спокойно, со своими обычными вкрадчивыми интонациями:

— Не пугайся, Вика. Так нужно. Это для твоей же пользы. Ты должна очиститься от грязи здесь, одна. Я буду тебе помогать. Только так ты сможешь вырасти чистой женщиной, достойной того, чтобы тебя выбрали в жены.

Артур запер меня снаружи, предварительно поставив старое ведро вместо туалета и кастрюлю с водой из-под крана. В следующие дни он просто приоткрывал дверь и бросал мне куски хлеба. Иногда выносил ведро, возвращал его вымытым. Так прошла неделя. Я задыхалась от вони, я уже не могла видеть хлебные корки. Я думала о том, что смерть была бы легче, чем существование в этой кладовке в полной изоляции. Я не ждала помощи. От кого? Он, наверное, что-то придумал со школой. Он очень хитрый. А молить о пощаде его — такого страшного, маниакально сумасшедшего — невозможно. Я не могла там нормально лечь, некуда было вытянуть ноги. Ужасная боль продолжала терзать мое тело, от запаха крови, ее липкости вокруг я чувствовала себя отравленной. Но я хотела жить. Вот так, вопреки, несмотря ни на что. Прошла почти неделя, когда боль стала меньше. Все прошло.

И тогда Артур меня вытащил в прихожую, где лежала другая клеенка, и очень больно ударил плетью по спине четыре раза. Перед этим предупредил:

— Не бойся. Я не наказываю тебя. Это нужно для того, чтобы женщина стала выносливой.

От боли я на миг потеряла сознание. А утром он поднял меня, привел в ванную. Там стояли ряды шампуней, висели чистые полотенца, все сверкало. Он разрешил мне мыться сколько угодно, привести себя в порядок. Он приготовил мне завтрак. А мою камеру пыток убирал остервенело, тщательно. Был в перчатках и защитной маске на лице. Преображение заняло у него несколько часов. К приезду мамы мы были чистыми, красивыми, квартира вымыта, в ней пахло восточными благовониями.

— Это очень древний обычай, — объяснил Артур мне непринужденно, когда мы пили кофе. — Его непременно нужно соблюдать. Только так можно избежать кармы.

И я смотрела своими ставшими древними за неделю мук глазами на холеное лицо человека с высшим образованием, с научной степенью, — и понимала, что я встретилась с главным открытием своей маленькой жизни. Мне выпал случай вот так, в самом чудовищном варианте, не от других, не умозрительно, а на себе прочувствовать, что есть самое страшное между людьми. Я и сейчас так думаю. Нет ничего опаснее, агрессивнее, непоправимее и безнадежнее, чем дремучесть в мозгах современного человека. Дело не в старых предрассудках, а в способе усваивать информацию, в ее выборе. Все остальное — следствие. Все человеческие уродства — от дремучести. Люди с ущербными мозгами оказываются везде: в науке, политике, власти. Они заразны и неотвратимы, как холера.

Артур не просил меня ничего не рассказывать маме. Он был достаточно проницательным, чтобы не сомневаться: я ей ничего не скажу. Сам он объяснил ей мой пропуск школы легкой простудой. Показал справку от какого-то врача. Такую же справку он отнес в школу.

Я нашла без труда в книгах все про этот «древний обычай». Про эту религию дикарей племени уанпе в Бразилии. Да, они так готовили девушку к замужеству. Повезло моей маме с этим мужем. К замужним женщинам у дикарей не было претензий. Она уже достигла совершенства. И подобострастный Артур расточал маме цветистые комплименты во время их восторженной близости с ахами и охами за стенкой. За той стенкой, у которой лежала растоптанная я.