Ночная погоня - [11]

Хотя было холодно, профессора прошиб пот. Могучие щупальца с клешнями, воющий туман лопастей… Если теплоуловители его почувствуют, если машина двинется за ним и его схватит, он будет как мышь в когтях у кошки!

Выключить ее? Рискнуть для этого подойти к ней вплотную? Он стер с лица пот. Запах пота и страха, который исходит сейчас от него, ее электронные чувствилища наверняка уловят и усилят, а потом…

Луна висела высоко над серебристо-серыми вершинами. Вересковые пустоши были залиты ее неярким перламутровым светом. Растерянный, он глядел в безмолвную ночь, впервые сознавая, как он сейчас беспомощен. Да и кто мог бы оказать ему помощь? Чтобы остановить «Муравья», нужна, по крайней мере, пушка!

Он посмотрел на эту напоминающую насекомое машину, которую создали собственные его руки, его не знающий покоя ум. Скоро их будет две, а через двое суток, если он вовремя не прервет процесс их размножения, — миллионы. И тогда бессильна перед ним будет и вся английская армия.

Как же он упустил из виду, что в мозг первого, пробного образца нужно обязательно ввести приказ, автоматически останавливающий робота при первых признаках неподчинения программе? Почему он проявил такое легкомыслие?

Что толку, что он подкрадется к ней с отверткой и ее остановит, если все равно будут другие экземпляры, над которыми не установлен контроль? Как случилось, что эта простая мысль не пришла ему в голову раньше?

Да, пока еще ему приходится иметь дело с одной, пусть совершенно нового типа, но одной-единственной машиной. Любая машина создана для того, чтобы выполнять приказы. Во всяком случае, пока их ей отдают.

Но предположим, что он единственный, кто может остановить первую машину. И… что, если она его теперь убьет?

Ответ простой: тогда, проснувшись послезавтра утром, англичане обнаружат, что их страну захватили несметные полчища тварей из блестящего металла и эти твари остервенело превращают в руины города и, как кроликов, загоняют их обитателей. Ряды сверкающих полусфер протянутся по земле и будут все расти и расти, и наконец этих металлических чудовищ станет миллиарды!

А через неделю, через месяц? Десять миллиардов, сто миллиардов, биллион. Они расползутся по всей планете, спустятся на дно океана, заполнят джунгли, сроют под корень континенты!

Озарение пришло как молния: вот, значит, к каким страшным последствиям привела его работа! Будто он своими руками открыл ящик Пандоры или создал змея, у которого на месте отрубленной головы мгновенно вырастает новая!

До тех пор, пока «Муравьи» не выделят из минералов земной коры весь алюминий, металлическое воинство будет непрерывно расти! А затем, когда следы человека давно уже будут стерты с лица земли, полчища блестящих чудовищ закроют собой всю поверхность опустошенной планеты; не знающие, зачем они существуют, не поддающиеся износу, самовосстанавливающиеся, они обратят взгляд своих бледных глаз-фотоэлементов в небо, к звездам, где еще есть свободное место и есть алюминий…

Он задрожал. Эти кошмарные видения лишали его последних сил. Перед каким мрачным будущим распахнул он двери, какие семена гибели посеял, ведомый слепой страстью исследователя! Во всем виноват он, только он. Ведь Урсула, с ее женской рассудительностью, не раз предостерегала его — о, если бы он вовремя внял ее предостережениям! Но куда там! «Муравей», видите ли, новое достижение техники, а разве можно становиться на пути технического прогресса?

И, твердо решив остановить брезжущий кошмар, профессор Макгатри бежал к роботу.

Пробежал он совсем немного. Бледные глаза-луны «Муравья» обратили на него взгляд в третий раз. А потом машина оставила своего почти уже законченного первенца и покатилась навстречу. Профессор услышал вой вращающихся стальных ножей. Теперь речь шла о жизни и смерти — электронная блокировка рухнула! Только когда остановится его гулко бьющееся сердце, а тело станет холодным и бездыханным, машина вернется снова к своей работе.

Охваченный ужасом, он повернулся и бросился бежать, совсем безотчетно, по направлению к дому. Нужно спрятаться! Нужно, обязательно нужно, чтобы между ним и этой не знающей жалости металлической тварью встали запертые двери его дома!

Но хотя профессор мчался как насмерть перепуганный заяц, «Муравей» двигался быстрее. Поющая фреза неумолимо приближалась к его спине. Все громче чмокали присоски гусениц, отрываясь от земли и камней. В лунно-сером сумраке вокруг него уже трепетал зеленоватый луч прожектора.

Когда воздушный вихрь от воющих стальных ножей уже обдувал ему затылок, профессор метнулся в сторону, за выступ скалы. Радиолокатор и теплоуловитель «Муравья» потеряли след: гранит прикрыл его. Профессор вжался в скалу и попытался дышать тише. Немного поодаль светилось теплым золотым светом окно его дома, звезда надежды. Всего триста метров, и он спасен!

Чмокая присосками и завывая, «Муравей» начал кружить у скалы. Из-за ночного ветерка, налетавшего порывами, машине трудно было улавливать тепло, исходящее от человеческого тела, однако она слышала стук громко бьющегося сердца. «Муравей» разыскивал свою жертву.

Но профессор теперь мог отдышаться. Он лихорадочно перебирал в уме все возможности. Нужно противопоставить холодной, молниеносно-быстрой электронной логике машины свои, человеческие фантазию и смекалку! Еще есть надежда, что он доберется до своего дома живым. Там и сям из вереска поднимаются замшелые валуны. Они станут этапами его спасения. Может, он все-таки перехитрит робота.