— Остальным не придется выходить на мороз.
— Что? — уставился на меня Отто. — Что вы хотите этим сказать?
— Хочу сказать, что, если Хейсман, Юнгбек и Гуэн не вернутся через несколько минут, я возьму моторку и отправлюсь на их поиски.
— Что? — воскликнул он совсем иным тоном, с трудом поднимаясь со стула, как делал это всегда, когда желал произвести впечатление. — Отправитесь на их поиски? Вы с ума сошли, сударь? Какие могут быть поиски? Темно хоть глаз коли. Ну уж нет, я и так потерял много людей. Категорически запрещаю вам уходить.
— А вам не пришло в голову, что у них попросту отказал мотор? Что их относит ветром и они могут замерзнуть, пока мы тут сидим и точим лясы?
— Я об этом подумал и считаю, что поломка лодочного двигателя исключена. Перед началом экспедиции все моторы были капитально отремонтированы, а Юнгбек, насколько мне известно, превосходный механик.
Такой вариант отпадает.
— Я все равно пойду их искать.
— Хочу напомнить вам, что моторная лодка принадлежит киностудии.
— А кто мне помешает ее взять?
— Вы отдаете себе отчет… — брызнул слюной Отто.
— Отдаю, — ответил я, устав от Джеррана. — Я уволен.
— Тогда и меня увольняйте, — произнес Конрад. Все повернулись к нему. Я отправляюсь с доктором Марлоу.
Иного я от Конрада и не ожидал. Ведь это он организовал поиски Смита сразу после нашей высадки на остров. Спорить с ним я не стал. Я видел, как Мэри Стюарт, положив руку на его локоть, с тревогой смотрела на молодого человека. Уж если ей не удалось его отговорить, зачем же мне стараться.
— Чарльз! — внушительно произнес Джерран. — Хочу напомнить вам, что вы подписали контракт…
— Плевал я на ваш контракт, — ответил Конрад. Не веря своим ушам, Отто уставился на взбунтовавшегося актера и вдруг, плотно сжав губы, круто развернулся и отправился к себе в комнату. После его ухода все разом заговорили. Я подошел к Графу, который в задумчивости потягивал свой коньяк.
Тот вскинул на меня глаза и безрадостно улыбнулся.
— Если вам нужен третий самоубийца, мой дорогой…
— Давно ли вы знакомы с Отто Джерраном?
— Что вы сказали? — Граф на мгновение растерялся, затем, отхлебнув из стакана, ответил:
— Лет тридцать с гаком. Это всем известно. Я познакомился с ним в Вене еще до войны. А почему вы об этом меня спрашиваете?
— Вы занимались тогда кинобизнесом?
— И да и нет. — Польский аристократ загадочно улыбнулся. — И об этом указано в анкетах. В те годы, мой дорогой, граф Тадеуш Лещинский, то есть ваш покорный слуга, был если не Крезом, то, во всяком случае, состоятельным человеком и главной финансовой опорой Отто. — Снова улыбка, на этот раз веселая. — Как вы считаете, почему я являюсь членом правления кинокомпании?
— Что вам известно об обстоятельствах внезапного исчезновения Хейсмана из Вены в 1938 году? Веселой улыбки как не бывало.
— Итак, этого в анкетах нет. — Я помолчал, ожидая ответа, и, не получив его, добавил:
— Берегите свою спину. Граф.
— Мою… что? Спину?
— Да, ту часть тела, которую так часто поражают острые предметы или летящие с большой скоростью тупые. Неужели вы не заметили, что члены правления компании «Олимпиус» мрут один за другим, словно от эпидемии? Один лежит в хозяйственном блоке, другой в своей спальне, еще двоим грозит опасность, если только они уже не погибли в волнах. Почему вы считаете себя удачливее остальных? Остерегайтесь пращи и стрелы, Тадеуш. Неплохо бы предупредить Нила Дивайна и Лонни Гилберта, чтобы опасались того же. Во всяком случае, в мое отсутствие. Особенно это касается Лонни. Буду рад, если вы проследите, чтобы он без меня не выходил из этого помещения. Очень уязвимое это место — спина.
Помолчав несколько секунд, с бесстрастным выражением лица Граф произнес:
— Честное слово, не понимаю, о чем вы толкуете.
— Ни минуты в этом не сомневался, — ответил я, похлопав по объемистому карману его малицы. — Он должен лежать здесь, а не валяться без пользы у вас в комнате.
— Что должно здесь лежать, скажите ради Бога?
— Ваш пистолет типа «беретта» калибром девять миллиметров. — Произнеся эту загадочную фразу, я подошел к Лонни, ковавшему железо, пока оно горячо.
Рука его, державшая стакан, тряслась мелкой дрожью, глаза остекленели, но речь была, как обычно, понятна и отчетлива:
— И снова наш рыцарствующий лекарь скачет кому–то на выручку, продекламировал Лонни. — Не нахожу слов, дорогой мой, чтобы описать, какой гордостью наполнено мое сердце…
— Оставайтесь в помещении, пока меня не будет, Лонни. Не выходите из этого помещения. Ни единожды. Пожалуйста. Обещаете? Ради меня.
— Боже милостивый! — воскликнул Лонни и громко икнул. — Можно подумать, мне грозит опасность.
— Так оно и есть. Поверьте, это сущая правда.
— Мне грозит опасность? — искренне изумился Гилберт. — Кто может желать зла бедному, старому, безвредному Лонни?
— Вы будете поражены, узнав, сколько человек желает зла бедному, старому, безвредному Лонни. Забудьте свои проповеди насчет врожденной доброты человека и обещайте, твердо обещайте нынче вечером никуда не выходить!
— Это для тебя так важно, мой мальчик?
— Да.
— Тогда ладно. Положив эту скрюченную руку на бочку с отменным ячменным виски…
