— Убийство! — прошептала она. Посмотрев на завернутые в ткань бутылки, она снова провела языком по губам, открыла рот, чтобы что–то сказать, и не смогла.
— Возможно, в ее желудке есть джин, — согласился я. — Возможно, даже снотворное. Хотя сомневаюсь. Человека, находящегося без сознания, трудно заставить что–то проглотить. Возможно, посторонних отпечатков пальцев на бутылке и пузырьке и нет, они могут быть стерты. Но она держала бутылку указательным пальцем. Когда опустошаешь бутылку на три четверти, двумя пальцами ее не удержишь. — Мэри в ужасе смотрела на след от укола. Затем я поправил Джудит волосы. — Думаю, что ее убили, введя смертельную дозу морфия.
Что вы полагаете на этот счет, дорогая Мэри?
Девушка жалобно смотрела на меня, но расходовать жалость на живых мне не хотелось.
— Вы задаете мне этот вопрос уже второй раз. Зачем вы это делаете? спросила она.
— Потому что тут в известной мере есть и ваша вина. В том, что она убита, виноваты и вы. Возможно, даже в значительной мере. Убита. Причем как ловко все подстроено. Все становится понятным, только слишком поздно.
Подстроено так, словно это самоубийство. Однако я–то знаю, что она совсем не пила. Ну так как?
— Я не убивала ее! Господи! Я не убивала ее! Не убивала, не убивала!
— Дай Бог, чтобы не было вашей вины и в смерти Смита, — произнес я угрожающе. — Если он не вернется, вас обвинят в соучастии в убийстве.
— Мистер Смит! — с изумленным и несчастным видом воскликнула девушка.
Но растрогать меня ей не удалось. — Клянусь, я не знаю, о чем вы говорите! воскликнула она.
— Ну еще бы. Вы заявите то же самое, если я спрошу у вас об отношениях между Джерраном и Хейсманом. Вы же такой милый и невинный младенец. И не знаете, какие отношения у вас с вашим добрым дядюшкой Иоганном?
Тупо уставившись на меня, Мэри покачала головой. Я ударил ее по лицу.
Понимая, что больше сердит на себя, чем на нее, ударил снова. Девушка вскинула на меня глаза с удивлением и обидой. Я замахнулся вновь, но она закрыла глаза и отшатнулась. И тогда, вместо того чтобы ударить ее еще раз, я обнял девушку и прижал к себе. Мэри стояла неподвижно, даже не пытаясь вырваться. У нее не было сил.
— Бедная моя Мэри, — сказал я. — И бежать–то вам больше некуда. — Она молчала, все еще не открывая глаз. — Дядя Иоганн такой же вам дядя, как и я.
В ваших иммиграционных документах указано, что родители ваши умерли. Я уверен, что они. живы и что Хейсман приходится вашей матери братом не в большей мере, чем вам дядей. Уверен, что оба они у него в заложниках, чтобы гарантировать ваше послушание. Вы тоже у них в заложниках, чтобы гарантировать их послушание. Я не просто предполагаю, что у Хейсмана черные намерения, я это знаю. И я не просто предполагаю, что Хейсман — преступник международного масштаба, а уверен в этом. Я знаю, что вы не латышка, а чистокровная немка. Мне также известно, что ваш отец был видной фигурой в высших военных кругах рейха. — На самом деле ничего этого я не знал, а лишь предполагал, но оказалось, что попал в точку.
— Кроме того, мне известно, что речь идет о крупных суммах, не наличными, а в ценных бумагах. Ведь это правда?
Наступила тишина, затем девушка произнесла безжизненным голосом:
— Если вам столько известно, зачем же было притворяться? — Откинувшись назад, она посмотрела на меня взглядом побитой собаки. — Вы вовсе не доктор?
— Я доктор, но последние несколько лет не практикую. Теперь я состою на службе у британского правительства. Ничего возвышенного или романтического.
Я не сотрудник разведки или контрразведки, я служащий британского казначейства. А здесь я очутился потому, что наша контора давно интересуется махинациями Хейсмана. Правда, я не ожидал, что появится уйма других проблем.
— Что вы имеете в виду?
— Слишком долго объяснять.
— А мистер Смит? — спросила она и после некоторого колебания прибавила:
— Он тоже сотрудник казначейства? — Я кивнул, и Мэри сказала:
— Я так и подумала. — Помолчав, она продолжала:
— Во время войны мой отец командовал соединением подводных лодок. По–моему, он также занимал крупный, очень крупный пост в партийном руководстве. А потом исчез…
— Где находились порты, на которых базировались соединения под его началом?
— В последний год войны в Тромсе, Тронхейме, Нарвике, еще где–то.
Я вдруг понял, что иначе и быть не могло, и спросил:
— Он исчез? Был объявлен военным преступником? — Мэри кивнула. — А теперь он старик? — Снова кивок. — И вследствие преклонного возраста амнистирован?
— Да, года два назад. Потом он вернулся к нам. Мистер Хейсман каким–то образом свел нас всех вместе.
Я мог бы объяснить, как ловок в таких делах Хейсман, но мне было не до этого, и я сказал:
— Ваш отец не только военный преступник, он обвиняется и в гражданских преступлениях, очевидно в растрате значительных сумм. Все это вы делаете ради него?
— Ради мамы.
— Весьма сожалею.
— Я тоже. Сожалею, что доставила вам столько неприятностей. Как вы думаете, с мамой ничего не случится?
— Думаю, ничего, — ответил я, тут же вспомнив о собственных тщетных усилиях сохранить жизнь вверенных мне людей.
— Но что мы можем сделать? Что можно сделать, чтобы такие кошмары не повторились?