— Так он все это время работал на русских? — растерянно спросил Смит. Я ему посочувствовал: такую тонкую игру, какую вел Хейсман, не каждому под силу понять.
— Уже в новом качестве. В течение последних восьми лет мнимой ссылки Хейсмана под разной личиной видели в Северной и Южной Америке, в Южной Африке, Израиле и, хочешь верь, хочешь не верь, в лондонском отеле «Савой».
Мы знаем, но не можем доказать, что все эти поездки были каким–то образом связаны с усилиями русских отыскать нацистские ценности. Не забывай, что у Хейсмана былипокровителииз числа крупныхфункционеров национал–социалистской партии, высших чинов СС и абвера. Он как никто другой подходил для выполнения заданий подобного рода. После «побега» из Сибири он снял в Европе два фильма, один из них в Пьемонте. Некая старушка жаловалась, что у нее с чердака как раз в это время пропали картины. Второй фильм он снимал в Провансе. Один старый деревенский адвокат вызвал полицию, заявив, что у него из конторы исчезло несколько ящиков с облигациями. Представляли ли полотна и облигации какую–то ценность, мы не знаем; еще меньше известно о том, имеет ли Хейсман какое–то отношение к этим пропажам.
— Ты мне столько наговорил, что не сразу переваришь, — пожаловался Смит.
— И то правда.
— Не возражаешь, если я закурю?
— Даю пять минут! А потом потащу тебя за ноги.
— Лучше за руки, если тебе все равно. — Смит зажег сигарету и задумался. — Выходит, нам надо выяснить, что нужно Хейсману на острове Медвежий?
— Затем мы здесь и находимся.
— У тебя есть какие–нибудь соображения?
— Никаких. Но, думаю, поездка его как–то связана с деньгами. Хотя какие тут можно найти деньги? И все же такое не исключено. Возможно, это маневр, позволяющий ему подобраться к деньгам. Как ты уже успел понять, Иоганн очень замысловатый господин.
— А есть ли тут какая–то связь с киностудией? С его старым другом Джерраном? Или же он использует их как прикрытие?
— Не имею ни малейшего представления.
— А Мэри Стюарт? Девушка, которая тайно встречается с ним? Какое отношение она имеет ко всему этому?
— Ответ тот же. Мы о ней знаем очень мало. Знаем ее подлинное имя, она его не скрывала, как не скрывала ни возраста, ни места рождения, ни национальности. Нам также известно, правда не от нее самой, что мать ее латышка, а отец немец.
— Вот как! Наверное, служил в вермахте, абвере или СС?
— Вполне возможно. Мы этого не знаем. В иммиграционных анкетах она указывает, что родители ее умерли.
— Выходит, наша контора ею тоже интересуется?
— У нас есть информация о всех лицах, связанных с киностудией «Олимпиус продакшнз». Так что проводить самостоятельное расследование тут ни к чему.
— Итак, фактов никаких. Но, может быть, у тебя есть какие–то догадки, предположения?
— Догадки дешево стоят.
— Да я и не рассчитывал, что от них будет какой–то прок, — пожевал сигарету Смит. — Прежде чем мы уйдем отсюда, хочу высказать два соображения.
Во–первых, Иоганн Хейсман — всемирно известный и весьма преуспевающий профессионал. Так?
— Он всемирно известный преступник.
— «Что в имени? Ведь роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». Дело в том, что люди такого сорта стараются избежать насилия, разве не так?
— Совершенно верно. Они считают это ниже своего достоинства.
— Ты когда–нибудь слышал, чтобы кто–то упоминал имя Хейсмана в связи с насилием?
— Такого случая не припомню.
— Но за последние двое суток произошло несколько событий, так или иначе связанных с насилием. И если не Хейсман, то кто другой организатор этих преступлений?
— Я не говорю, что это не Хейсман. Леопард может сменить шкуру.
Возможно, он оказался в таком положении, что иного выхода не было. Может быть, у него есть сообщники, которые готовы прибегнуть к насилию и не разделяют его принципов. Возможно, преступник вовсе не связан с Хейсманом.
— Вот это мне по душе, — заметил Смит. — Простые, без выкрутасов, ответы. И еще одно обстоятельство, которое ты, возможно, упустил из виду.
Если наши «друзья» охотятся на тебя, то есть все основания полагать, что они идут и по моему следу. Вспомним любителя подслушивать чужие разговоры, поднявшегося на мостик.
— Я вовсе не упускал этого из виду. И не только в связи с его появлением на мостике, хотя этот факт дал пищу для размышлений, но в связи с твоим «исчезновением». Неважно, какого мнения придерживается на этот счет большинство, но кто–то один, может, несколько человек убеждены, что ты сбежал с судна преднамеренно. Теперь ты меченый, Смит.
— Выходит, когда ты притащишь меня в барак, не все будут жалеть от души бедного старого Смита? Кто–то может усомниться в подлинности моих ран?
— Сомневаться никто не станет. Всем и так понятно, в чем дело. Но мы должны сделать вид, будто не замечаем этого. — С этими словами я подхватил Смита под мышки и поволок. Голова у него болталась из стороны в сторону, руки и ноги волочились по снегу. Метрах в пяти от двери в основной блок вспыхнули два фонаря, выхватив нас из темноты.
— Так вы нашли его? — спросил Гуэн, рядом с которым стоял Харботтл. Молодчина! — Мне показалось, что Гуэн был искренен.
— Да. Метров четыреста отсюда, — произнес я, часто дыша, чтобы дать им понять, что такое тащить по неровной, заснеженной местности детину весом в девяносто килограммов. — Нашел его на дне лощины. Помогите, пожалуйста.
