Ощутив прикосновение Лонни, которого сразу можно было узнать по запаху, я обернулся.
— Помните наш разговор третьего дня? — спросил он.
— Мы с вами много о чем говорили.
— Говорили о кабаках.
— О кабаках? О каких еще кабаках?
— О тех, что будут на том свете, — торжественно произнес Лонни. Думаете, они там существуют? На небесах, я имею в виду. Какие же это небеса, если там нет кабаков? Разве это милосердно — старика вроде меня отправить в рай, где действует сухой закон?
— Не знаю, Лонни. Судя по сведениям, приводимым в священном писании, там есть вино, молоко и мед. — Увидев расстроенное лицо Лонни, я спросил: А почему вас так волнует эта проблема?
— Вопрос чисто теоретического свойства, — с достоинством ответил старик. — Отправлять меня туда было бы не по–христиански. Меня же всегда мучит жажда. Вот именно не по–христиански. Ведь наивысшая из христианских добродетелей — это милосердие. — Покачав головой, он прибавил:
— Самое немилосердное — это лишить меня эликсира доброты.
В боковой иллюминатор Гилберту видны были причудливой формы островки, разбросанные менее чем в полумиле слева по борту. На лице Лонни застыло выражение невозмутимой жертвенности. Он был вдрызг пьян.
— Так вы верите в доброту, Лонни? — спросил я с любопытством. Я не мог себе представить, чтобы человек, проживший целую жизнь среди киношников, способен был еще верить во что–то.
— А как же иначе, дружок?
— Даже по отношению к тем, кто ее не заслуживает?
— Видишь ли, таким она нужна больше, чем другим.
— Даже по отношению к Джудит Хейнс? Лонни взглянул на меня так, словно я его ударил.
Я протянул старику руку, чтобы помириться, но тот отвернулся и ушел с мостика.
— Оказывается, и невозможное становится возможным, — произнес Конрад.
На его лице не было улыбки, но я не заметил и осуждения. — Вам удалось нанести оскорбление Лонни Гилберту.
— Это было не так–то просто, — отозвался я. — Я перешагнул границу приличий. Лонни считает меня недобрым.
— Недобрым? — спросила Мэри Стюарт, положив руку на мою. Круги у нее под глазами стали еще темнее, глаза покраснели. Замолчав, она посмотрела через мое плечо. Я оглянулся.
В рубку входил капитан Имри. Лицо у него было расстроенное, даже взволнованное. Подойдя к Смиту, он что–то негромко сказал ему. Штурман удивленно взглянул на капитана и покачал головой. Старый морян произнес еще одну фразу, в ответ Смит пожал плечами. Затем оба посмотрели на меня, и я понял: что–то стряслось. Сверля меня глазами, капитан мотнул головой в сторону штурманской рубки и направился туда сам. Извинившись перед Мэри и Конрадом, я последовал за ним.
— Опять неприятность, мистер, — произнес Имри, закрыв за мной дверь. На «мистера» обижаться я не стал. — Пропал один из участников съемочной группы, Джон Холлидей.
— Куда пропал? — невпопад спросил я.
— Я тоже хотел бы это знать, — взглянул он на меня неприязненно.
— Он не мог исчезнуть бесследно. Вы его искали?
— Как же иначе? — озабоченно ответил капитан. — Везде искали, начиная от канатного ящика и кончая ахтерпиком. На борту его нет.
— Господи Боже, какой ужас, — ответил я, изобразив изумление. — Но я–то тут при чем? — Я думал, вы сможете нам помочь.
— Рад помочь, но каким образом? Полагаю, вы обратились ко мне как к представителю медицинской профессии, но в регистрационной карточке Холлидея нет ничего такого, что могло бы пролить свет на случившееся.
— Я обращаюсь к вам вовсе не как к представителю медицинской профессии, будь она неладна! — тяжело задышал капитан. — Думал, вы поможете мне как человек. Чертовски странно, мистер, что вы всякий раз оказываетесь в самой гуще событий.
Я ничего не ответил, потому что и сам подумал о том же.
— Почему вы первым узнали о смерти Антонио? Почему вы оказались на мостике, когда заболели Смит и Окли? Как получилось, что вы направились прямо в каюту стюардов? Вслед за тем вы наверняка бы пошли в каюту к мистеру Джеррану и нашли бы его мертвым, не подоспей мистер Гуэн. И не странно ли, мистер, черт бы вас побрал, что вместо того чтобы помочь больным, вы, доктор, делаете все, чтобы они заболели?
Без сомнения, капитан был по–своему прав, излагая собственную версию.
Меня поразило, что он в состоянии еще что–то излагать. Поистине я его недооценивал и вскоре убедился, в какой степени.
— А почему вы так долго оставались на камбузе позавчера вечером, когда я уже лег спать, будь вы неладны? Там, откуда пошла вся зараза? Хэггерти мне доложил. Доложил и о том, что вы везде совали свой нос и даже удалили кока на некоторое время. Того, что искали, вы не нашли. Но спустя какое–то время вернулись, так ведь? Хотели выяснить, куда подевались остатки от ужина, было дело? И сделали вид, будто удивлены, что они исчезли. Что–то вы на суде запоете?
— Да как вы смеете, вы, старый осел!..
— И прошлой ночью где только вас не видели. Да, да, я наводил справки.
В кают–компании, мне сообщил об этом мистер Гуэн. На мостике, как доложил мне Окли. В салоне, о чем доложил мне Гилберт. И еще… — Капитан сделал многозначительную паузу. — В каюте Холлидея. Об этом мне сообщил его сосед.
А главное, кто отговорил меня идти в Гаммерфест и убедил всех подписать эту шпаргалку, которая будто бы снимает с меня всякую ответственность? Вы можете мне ответить, мистер?
