Ночи Истории - [3]

Коль скоро начались перешептывания, нашлись и люди, которые с готовностью поверили слухам и выдавали их уже за несомненный факт. Вскоре сплетни достигли ушей Дарнли. Правдоподобно объяснив охлаждение к нему королевы, они болезненно задели его мужское самолюбие и подлили масла в огонь. Дарнли затаил злобу и с этого момента стал самым непримиримым из всех, кто добивался устранения Риццо.

Дарнли встретился с Ратвеном, другом Марри и прочих лордов-протестантов (изгнанных, как мы помним, за их выступление против самого Дарнли), и предложил ему восстановить беглецов в их правах, если те отомстят за поруганную честь сюзерена и сделают его настоящим королем Шотландии.

Измученный смертельной болезнью Ратвен специально для этой аудиенции поднялся с постели и теперь с мрачным видом внимал вздорным речам бестолкового смазливого мальчишки.

— Во всем, что касается этого мерзавца, Вы, без сомнения, правы, — хмуро согласился он и умышленно дополнил сказанное некоторыми подробностями о Риццо, еще сильнее оскорбившими чувства короля и мужа.

Ратвен решил не упускать случая и выдвинул условия, выполнение которых позволит Дарнли рассчитывать на его помощь.

— В начале следующего месяца собирается парламент, который должен обсудить вопрос о государственной измене и принять билль о лишении Марри и его сторонников всех владений, имущества и жизни за участие в мятеже.

— Судите сами, — говорил Ратвен, — сколь велико влияние этого чужеземца на королеву, если она намеревается поступить так с собственным братом. Марри всегда ненавидел Дэйви, он слишком хорошо понимал, что возвышение скрипача грозит королеве бесчестьем — вот мастер Дэйви и надеется с помощью парламента устранить графа и заткнуть ему рот.

Ратвен расчетливо сыпал соль на рану. Дарнли стиснул зубы и сжал кулаки.

— Что вы предлагаете? Что я должен делать? — срывающимся голосом спросил он.

Ратвен не стал ходить вокруг да около.

— Этот билль не должен пройти. Более того, парламент вообще не должен собираться. Вы муж ее величества и король шотландцев.

— Это только титул! — горько усмехнулся Дарнли.

— Титула достаточно, — ответил Ратвен. — Вы подпишете указ об официальном помиловании и отказе от преследования Марри и его друзей за любые совершенные ими действия. Вы должны разрешить им беспрепятственно вернуться в Шотландию под охраной отряда вассалов, который обеспечит их безопасность. Сделайте это, а остальное предоставьте нам.

Нерешительность была врожденным свойством Дарнли. Он сознавал иронию ситуации: перейдя в тайную оппозицию к королеве, он вынужден собственной рукой подписать помилование повстанцам, взбунтовавшимся лишь потому, что Мария взяла его в мужья.

— А что потом? — спросил он после долгих колебаний.

Серое лицо больного Ратвена блестело от пота; воспаленнокрасные глаза обдали короля-консорта холодом.

— Потом, с нею или без нее, вы будете править Шотландией. Обещаю вам это от себя и от имени всех, кого коснется ваша грамота.

Дарнли взял перо и подписал синьору Дэйви смертный приговор.

В ночь на субботу 9 марта 1566 года над заснеженным миром завывал ледяной восточный ветер, а в маленьком кабинете, примыкавшем к опочивальне королевы, было тепло и уютно. В камине потрескивали душистые сосновые поленья, в изящных подсвечниках горели свечи.

За ужином собрался тесный кружок приближенных королевы; кроме прекрасной золотоволосой хозяйки здесь были ее сводная сестра графиня Аргайл, комендант Холируда Битон, капитан гвардии Артур Эрскин и, наконец, опасно вознесшийся странствующий музыкант Давид Риццо. Риццо не исполнилось и тридцати лет, но перенесенные лишения не прошли для него бесследно — выглядел он на все пятьдесят. Правда, внешняя непривлекательность искупалась живостью ума, светившегося в глазах итальянца. Одет Риццо был со строгим великолепием — в черный бархат, средний палец его левой руки украшал перстень с камнем огромной ценности.

Ужин подходил к концу. Королева прилегла на кушетку возле стены, завешенной гобеленом. Графиня Аргайл, сидя на стуле с высокой спинкой по левую руку от Марии, следила, подперев щеку ладонью, за тонкими пальцами синьора Дэйви, изящно пощипывающими струны лютни. Приятный и непринужденный разговор о ребенке, которым месяца через три должна была разрешиться ее величество, начал иссякать, и Риццо по знаку своей госпожи заиграл.

Смуглое лицо итальянца преобразилось, и он полностью отдался вдохновенной импровизации. Сначала негромко, словно прислушиваясь к теме, рождающейся в его душе, а потом все полнозвучнее Риццо заиграл одну из тех печальных мелодий, которые звучат в Шотландии по сей день.

Смолкла последняя нота, и наступившую на миг тишину внезапно нарушило звяканье колец, к которым крепились портьеры. Скрывавший дверь занавес отлетел в сторону, и на пороге возникла долговязая фигура короля.

Неожиданное появление Дарнли разрушило все очарование вечера. Итальянец резко положил лютню, и случайно задетая струна издала долгий жалобный стон. Этот звук и наступившее молчание почему-то подействовали на всех угнетающе; в сердце каждого родилось ощущение, будто необратимо утрачено что-то светлое и возвышенное.