Ночь Волка - [61]

– А вы, что здесь делаете? – наконец выдавил он из себя.

– Автобуса жду, – зло сказал Елисеев.

– А-а, – понимающе кивнул Костин и пошел дальше, но, сделав несколько шагов, он остановился, и оглянулся, – какого автобуса, – недоуменно сказал он. – Здесь не ходят автобусы.

– Шутка, – сказал Елисеев, – компанию я одну ищу, охотятся в этих местах, в этой деревне должны были остановиться, не знаешь случайно?

– Нет, – сказал Костин.

Девушка там должна быть, – продолжал Елисеев, – Вероника, Вероника, я ее…знакомый.

– Нет, – повторил Костин, – я вообще не местный, и в деревне этой никто не живет.

Он оглянулся по сторонам.

– А ты, что один здесь?

– Один.

– А как сюда попал?

– Бензин у меня кончился, машину в лесу пришлось бросить.

– Нету здесь никого, – сказал Костин, – поворачивай обратно.

– А что за машина там стоит, – спросил Елисеев, указывая на деревню пальцем.

– Машина, не знаю, тоже кто-то бросил.

– Ладно, – раздраженно сказал Елисеев, которому надоел этот разговор, – будь здоров.

И двинулся в сторону деревни.

– Ей, – окликнул его Костин, вновь оглядываясь по сторонам, – подожди.

– Чего тебе?

Елисеев остановился. Охотник начинал действовать ему на нервы.

– Сам виноват, – загадочно произнес Костин и стянул с плеча двустволку.

– Не понял, – сказал Елисеев, – ты что, мужик, не похмелился сегодня?

– А ну покрякай, – попросил Костин, прикладываясь к ружью, – будем считать, что ты утка, – и поскольку Елисеев молчал, добавил, – не хочешь, тогда будем считать, что ты немая утка.

Ухмыляясь, он совместил прицел с головой незнакомца; подушечкой указательного пальца мягко коснулся спускового крючка и в этот момент раздался глухой треск, что-то сильно ударило его в бок, развернуло и бросило оземь; при падении, он выпустил из рук ружье. Огненный жар вошел в его внутренности и застрял там. Закричав от боли, Костин, поднял залепленное снегом лицо и увидел приближающегося незнакомца. Елисеев, подойдя ближе, поднял ружье. Тогда Костин с усилием встал и неловко побежал к лесу, согнувшись и держась за бок, оставляя капли крови на снегу.

– Козел, – сказал ему вслед Елисеев.

Вытащил пистолет из кармана, с сожалением исследовал образовавшуюся дырку в кармане дубленки. Руки его тряслись. Он не стал преследовать отморозка, повесил на плечо ружье и пошел к дому, возле которого стояла белая «Нива». Следы, вдоль которых он шел привели его именно к этому дому. У калитки остановился, окрест царило белое безмолвие, глубоко вдохнул, осторожно прошел через двор, и постучал в дверь. Никто не ответил. Попробовал открыть, дверь подалась, вошел в сени, следующая дверь – оказался в прихожей. В доме сильно пахло порохом; сжимая в кармане рукоятку пистолета, Елисеев сделал два шага, и осторожно заглянул в комнату. Человек, с багровым, опухшим от ссадин и кровоподтеков лицом, был привязан к стулу и, глядя на него, скалился, держа в зубах нож.

– Слышь, друг, что здесь происходит? – спросил Елисеев.

Человек выплюнул нож и сказал, – танец с саблями, не видишь разве?

Двое мужчин бежали по заснеженному лесу. Впрочем, слово «бежали» мы употребляем с некоторой натяжкой, потому что преодоление снежной целины, где высота снега достигала колен, а временами и пояса, нельзя назвать словом «бежали». Они спешили, как могли, ибо заструившийся с небес легкий снежок мог забелить капли крови, служившие им указателем.

Быстрее, быстрее, быстрее, – приговаривал Елисеев, – уйдет, сука, падаль, мразь. Разорву на мелкие кусочки, тварь поганая».

В руке он держал двустволку Костина, ремень которой волочился по снегу.

Марат бежал молча, держа свой винчестер двумя руками. Как философ, он мог бы объяснить чувства, лежащие в основе такого атавизма, как кровная месть; но только до вчерашней ночи, в течение, которой ему пришлось выступать в роли Шехерезады. Сейчас им безраздельно владело лишь одно всепоглощающее чувство – разрядить в Костина свое ружье, все восемь патронов.

… Веронику они нашли в бане. Хотя во время предыдущих поисков ее там не было, видимо, Костин перенес туда девушку позднее.

Сразу же бросились в погоню. Между собой почти не разговаривали, потому что ничего хорошего сказать друг другу не могли.

… Убедившись в том, что его не преследуют, Костин остановился и со страхом взглянул на руку, которой он зажимал рану. Меж пальцев текла кровь, он отнял руку, армейский бушлат, свитер, рубашка, исподнее – все было пропитано кровью, но кровь выходила медленно, не толчками, не фонтанировала, как это бывает, когда задета артерия и, судя по тому, что он все еще держался на ногах, пуля не задела жизненно важных органов, прошла навылет. Привалившись к дереву, Костин, тихо матерясь, вытащил охотничий нож, разрезал ватник, выдрал из него клок ваты, скатав тампон, смочил водкой, взвыл от боли, вставил в рану; такой же тампон, приладил к выходному отверстию, потом распорол на себе майку и забинтовал талию. Ткань тут же окрасилась, полностью остановить кровотечение ему не удалось. Положение было безвыходное, вернуться в деревню он не мог; до заимки, где у него были спрятаны припасы, в том числе и медицинская аптечка, было не менее трех километров, он не был уверен, что хватит сил пройти их. Лучше всего было бы выйти на дорогу, где его могли подобрать проезжающие машины и доставить до ближайшей больницы, но там нельзя будет избежать объяснений, кроме того, путь длиной в десять-одиннадцать километров не по зубам. Костин почувствовал, как струйка крови потекла по бедру. Теряя самообладание от страха, он запахнул бушлат, затянулся потуже ремнем и пошел к заимке. Другого выхода не было, там можно будет, как следует продезинфицировать, рану, забинтовать и лечь. Костин медленно пошел, оставляя на снегу капли крови. Пот, выступивший на лице, быстро остыл и стал жечь холодом. Утерся, постоял немного, тяжело дыша. «Как же я так сплоховал, блин, надо было раньше выйти, какой же я мудак. Теперь они вдвоем за мной ломанутся, – бормотал Костин, – и снег, как назло перестал, блин, кровища хлещет, сука, по следу найдут. Маху дал». Почувствовав озноб, он пошел дальше, припадая на одну ногу. Пройдя около километра, он увидел собаку, остановился, размышляя над тем, откуда она взялась. Собака тем временем скрылась, и он поплелся дальше. Ему было холодно, и Костин, чтобы согреться, старался идти быстрее, но это у него не очень получалось. Когда собака мелькнула в поле его зрения еще раз, он почему-то вспомнил, что акулы в океане чувствуют кровь за много миль от места, где находится раненый. Почему миль, потому что так было в книжках написано, к тому же акулы живут в океане, океан измеряется морскими милями. А в России километры и в России нет акул, если не считать черноморских катранов, которые не нападают на людей, а в лесу роль акул выполняют волки, санитары леса. Костин стал думать о волках и поэтому, когда волк появился прямо перед ним, он совершенно не удивился. Волк был один, и Костин был один, посмотрим, чья возьмет. Он так долго боялся волков, что теперь даже обрадовался этой встрече, тому, что больше не надо бояться, возможность узнать на ощупь предмет своего страха. Посмотрим, как выглядит вблизи, то на что ты так долго смотрел издали. Он только выпрямился, чтобы зверю было труднее достать до горла, и выставил вперед свой охотничий нож. Зверь тоже ощерился.