Ночь Волка - [44]

– В таком случае, – заявила Света, – я хочу еще вина и музыки.

Человеку надобно, чтобы его желания исполнялись не вдруг. Жизнь так устроена, что всего надо ждать очень долго, у человечества в целом, выработался определенный механизм восприятия. Когда желания не исполняются слишком долго, годы, тоже плохо – но, когда быстро, – хуже, не успеваешь осознать.

Костин растерялся и неприлично долго не мог сказать ничего вразумительного, издавая членораздельные, но совершенно не связанные друг с другом слова. Кроме того, было не совсем ясно, что она имеет в виду. Костин решил уточнить:

– В принципе, – сказал он, – кафе уже закрываются, они до одиннадцати, но есть одно место подходящее, у меня дома.

– Ну да, – отозвалась Света.

Это туманное замечание не прибавило ясности делу. Костин покашлял и, волнуясь, сказал:

– Но если мы поедем ко мне, то я уже не смогу отвезти тебя домой, поздно будет.

– Ясный перец, – сказала Света, видимо от нетерпения переходя на более близкий члену транспортного профсоюза язык.

Костин развернулся через сплошную линию и погнал домой.

– Выпьем на брудершафт и перейдем на ты, – сказала Света.

– О'кей, – согласился Костин, и лишний раз переключил передачу, чтобы коснуться вожделенной коленки; о том, что будет ночью, он даже боялся загадывать.

На «свинарник», царивший у него дома, где в прихожей грудой лежала детская одежда, а на кухне, мойка с верхом была завалена грязной посудой, Света к счастью не обратила ни малейшего внимания. Костин извлек из серванта бутылку красного сухого вина, бокалы, зажег свечи, включил музыку. Света села в кресло, взяв пальчиками бокал, без улыбки, скомандовала.

– Брудершафт.

Костин приблизился, и, поскольку Света не поднялась, опустился перед ней на колени; обвились руками, глоток за глотком осушили бокалы; в брудершафте ещё полагается поцелуй. Костин, все ещё боясь спугнуть, целовал целомудренно, но Света впилась в него с такой страстью, что у него перехватило дыхание. Не отрываясь от губ, Костин взялся за талию, привлек девушку к себе, зашарил по телу, нащупывая грудь, расстёгивая пуговички на её рубашке и шалея от счастья, почувствовал, как её пальцы освобождают его от одежды.

Надо было повалить её на ковер тут же, и дело было бы сделано, но Костин, держа марку, предложил перейти на кровать. Промедление смерти подобно. Остаток ночи Костин провел в безуспешных попытках возродить к жизни свое достоинство. Ничего не получилось.

Вожделенное тело молодой девушки было в его руках, абсолютно податливо и послушно, ни одна часть тела не осталась запретной; нежнейшая маленькая, в ладонь, грудь, холодный гладкий живот, изумительные по изгибу и полноте ягодицы, жесткие курчавые волосы лобка, и сводящий с ума запах потных подмышек и восхитительный, дурманящий дух влажной плоти, мягкой, проваливающейся под пальцами, куда ему, увы, не суждено было этой ночью войти. Костин едва не плакал от отчаяния. Света утешала его, говоря, что это не главное, что ей и так очень хорошо, но Костин был безутешен, он продолжал «пастись средь белых лилий», но все это выглядело жалко. Весь следующий день она избегала его, несколько раз он заглядывал в отдел снабжения, но Света сидела с непроницаемым видом. Так продолжалось всю неделю. Костин места себе не находил; разглядывал себя в зеркале и тяжело вздыхал. Ночной каприз захмелевшей девицы, ничем другим её поведение нельзя было объяснить; впрочем, Костину было не столько обидно, сколько досадно, оттого что он этим капризом не сумел воспользоваться. К концу недели он несколько успокоился, но появилась Света и приказала ждать после работы в шесть часов, в соседнем от офиса переулке. Костин прождал её до семи часов, и тихо матерясь, уехал домой. Едва вошел в свою квартиру, как раздался телефонный звонок; беря трубку, Костин уже знал, что звонила Света. Свое опоздание она объяснила тем, что писала квартальный отчет и совершенно забыла о времени. Костин поехал за ней. Не поверил в то, что она забыла о свидании, но выяснять ничего не стал, был рад встрече. Только спросил, как узнала телефон? «В отделе кадров». Посидели в кафе.

Поболтали о том, о сем. Света была в некотором возбуждении. Выяснилось, что она давно мечтает о поездке в Кижи. Рисовать. Она рисует в свободное от работы время. Костин немедля пригласил совершить путешествие вместе с ним. «Велика радость, взрослому мужчине путешествовать с девственницей». Некоторое время Костин пытался убедить себя в том, что ему не послышалось. «Ну, это, кому как, – наконец выдавил он из себя, – некоторые только об этом и мечтают». Света недоверчиво улыбнулась и принялась ковырять вилкой в тарелке. Костин стеснялся прямо спросить девственница ли она, язык не поворачивался, но по всему выходило, что это так. Сердце Костина работало, как паровой дизель, только что, пар не выпускало. Света бросила вилку и сказала: «Неужели ты не понимаешь, что я влюбилась. Нет, ты не можешь этого понять. Я мужиков ненавидела всегда, а сейчас влюбилась в двадцать пять лет, в первый раз». Совершенно ошалевший от счастья Костин, сидел с идиотской улыбкой на лице и не мог вымолвить ни слова. Правильно оценив его выражение лица, Света взяла инициативу в свои руки, и скомандовала: «Поехали». Костин кивнул и поднялся. Это время, с момента, когда Света призналась в своей девственности и до минуты, когда они сели в машину было самым счастливым в его жизни. То, что произошло дальше, лучше бы не происходило. Костин впоследствии не мог даже воспроизвести весь словесный поток, который лился на него во время движения, но из чего туманно неопределенно, но настойчиво явствовало, что Света жалеет о том, что так глупо распорядилась своей невинностью, и не смогла подарить её единственному человеку, который мог оценить её поступок по достоинству. Она знает, что говорит, последние несколько лет, мужчины просто шарахались от нее, стоило ей лишь намекнуть на то, что она девственница, почему-то никого не прельщала роль пионера, «ой ты участь корабля, скажешь пли, ответят бля». «Ну почему же глупо, – недоумевал Костин, – все же хорошо, все же еще впереди». «Увы, нет», – печалилась Света. «Ну, как же, – горячился Костин, – ты же девственница?» «Увы, уже нет», – страдальчески говорила Света. «Ну, как же, – возмущался Костин, – ты же час назад сказала мне об этом». «Я была ей сегодня, с утра до вечера, а теперь уже нет». «Но когда же ты успела это сделать, – просил похолодевший от ужаса Костин, ты же была весь день на работе?»