Ночь внутри - [3]

3) Однажды, стоя в садике с друзьями и попивая пиво, Павел вскинул руку вверх и поймал за хвост пролетающего голубя, после чего отпустил птицу, подарив друзьям на память несколько перьев?

4) В галерее "Борей" на Литейном время от времени исполняется песня о Крусанове, являющаяся по совместительству гимном знаменитой галереи?

5) Пару лет тому назад Павел Крусанов имел репутацию "современного болгарского писателя", с которой впоследствии без сожалений расстался?

Верите вы или нет, но все перечисленное - чистая правда, которая может быть подтверждена документальными свидетельствами, а перечень "очевидного-невероятного" можно продолжать еще долго. Удивительнее всего, пожалуй, то, что способность удивлять в равной мере присуща и книгам, и жизни Павла Крусанова.

Александр Секацкий

Слово прежде

Было так: текла светлая вода, под крутым берегом ломалась в излучину; над рекой - небо, прозрачное, пустое, без мысли. Кругом залег лес. На полночь - до самого Гандвика, до великих мхов, на полдень - до полынной степи, на запад - до моря Варяжского, на восток - никем не меряно. По прогалинам торчали замшелые истуканы - исконные боги лесной земли, обгорелые, забытые, несли опалу без покаяния. По тем прогалинам - самые грибные места.

Люди здесь жили кряжистые, в кости широкие. Расчищали себе поля от пней и дикого камня, сеяли рожь, овес, гречиху, лен. Светлую воду под берегом называли Ивницей. По речке звались и хозяева - Ивницкие. Те места в новгородской пятине - их исконная вотчина.

Над излучиной стояла деревенька, согласно срасталась с миром, словно не человек ее ставил, а выперла из земли лесная сила. Крыши в деревне соломенные, скобкой, сходили краями в лопухи - будто напыжилась земля, треснула, и выскочили из нее крепкие груздочки, а на шляпках - травинки, прелый лист, хвоя.

Зимой тлела жизнь в деревеньке за печками. На масленицу поминали Ярилу - катили к реке колеса с горящей соломой, угощали девки парней блинами, круглыми и румяными, как малое солнышко. Приходило лето вытягивались зеленя, летели пчелы на гречиху. Бабы ягоду лесную мочили кадушками. А как подступало время лен мять, по старинке славили Кострому до неба поднимали голосами песню, боялись недодать хвалы. По осени засылали сватов торговать невест, а своих отдавали на сторону за чужого-чужанина...

Были по соседству славные промыслы: там лапти плели несносимые, там бондари-мастера, там ложки резали, черпаки, братины, - здесь же славилась деревня банями. Каменки клали по-особому - гудел над ними пар, самую глубинную кость доставал. За эту науку звалась деревня Мыльней.

Не попали бояре Ивницкие под выселки великого князя московского Ивана Васильевича, сына Темного, в ноги ему кланялись, отстояли за собой отцов удел. А когда внук Иванов грозный царь Иван Васильевич выводил измену с Новагорода, и ему кланялись Ивницкие, пособничали с усердием, за что при московском дворе были жалованы: Есип Ивницкий - окольничим, а сын боярский Федор - стольником.

Тогда-то по воле царской и была заложена у Мыльни на высоком берегу крепость: сторожить пути на Русь от литвы и шведа.

Встала крепость с сосновыми стенами, с еловыми башнями среди мхов, средь лесов на дороге к Новугороду; соблюдая ратную выгоду, потеснила мужичьи избы; сел в ней воевода со стрельцами. Когда отписывал воевода в разрядный приказ, не желал из гордыни в бумаге крепость Мыльней означать называл Мельней. Так и привилось: Мельня. Потом уж не Мельня стала, а Мельна - обкаталось слово само собой, как речной камешек.

Долго сиротилась крепость без посада, рядком с одной подмятой деревенькой, - о том, как налипли к ней пригородки, особый есть сказ.

При царе Борисе в каменной Москве жил в милости боярин Федор Есипов, сын Ивницкий. Милость сыскать себе умел, где рвением, где хитростью, а то и наушничаньем, наговорами. Знал он, что пуще пожаров и боярского сговора боится Борис ведунов и стравников - тем попользовался Ивницкий: донес царю на своего недруга, мол, замыслено лихо на царев род наслать - словил в Кремле вражьего холопа, тишком сунул ему под кафтан ладанку с кореньем и представил перед Борисовы очи. Царь подворье лихоимца разорил, род оговоренный со свету извел, по ссылкам рассеял, а спасителя обещался тем одарить, чего тот сам пожелает: предлагал земли с пашнями, села с крестьянами, богатую казну. Федор же от тех милостей отказался, а бил челом на воеводство в крепость Мельну, да чтобы Борис пожаловал его вотчину, как грозный царь Иван Васильевич пожаловал вотчину Никиты Романова: кто казну унес, кто коня угнал, кто жену увел и ушел в мою вотчину, того в моей вотчине не взыскивать. Борис Федора воеводой поставил и жаловал его землю всем, о чем тот челобитничал, а слово свое заверил в грамоте.

С тех пор пошел вокруг крепости посад ставиться, росли у сосновых стен дворы и подворья - возводили их былые разбои, воровские головы, беглые холопы. Ссыпали боярину за приют мзду в кошель и строились с Богом - хитер был Ивницкий.

Задавили посадские дворы деревеньку - обступили и слопали. Потерялся среди дранки и глухих заборов соломенный мир, - только бани со знатным паром остались памятью о прошлых хозяевах, самих же их вдавила по бороды в мох пришлая сила. Так и замесился городок: на неспешном крестьянском веке да на беспокойной воровской крови - с этого замеса пеклись потомки.