Ночь с ангелом - [57]

– Безусловно! – горячо согласился я с Ангелом.

– В конце концов, Владим Владимыч, я был послан Вниз Ученым Советом Школы Ангелов-Хранителей на практику именно к Алексею Самошникову, и здесь, Внизу, я отвечал за него уже перед всем Небом, перед Самим Господом и в первую очередь – перед самим собой! Потому что привязался к нему, как мне тогда казалось, на веки вечные. Когда же до первого забега, до первого удара в колокол оставалось минут двадцать, прибежал запыхавшийся Гриша Гаврилиди, принес Лешке картонную тарелочку с ужасно аппетитной жареной колбаской и кетчупом, а в бумажном стаканчике вполне приличный кофе.

С собой Гриша привел странного человека лет пятидесяти пяти. Человек был одет в сильно поношенный синий клубный пиджак с тусклыми «золотыми» пуговицами, в серые старенькие, но тщательно отглаженные брюки, не очень свежую рубашку с желтеньким галстуком-бабочкой, а на ногах у него были почти новенькие кроссовки фирмы «Фила». Без носков.

– Знакомься, Леха, – радостно сказал Гриша. – Это Виталий Арутюнович Бойко. Можно просто Арутюныч. Уже девять лет здесь кантуется. С Москвы.

– Из Москвы… – в тысячный раз поправил его Лешка.

– Нехай «из». А это, Арутюныч, заслуженный артист РэСэФэСэРэ Алексей Самошников.

– Как же, как же! – восторженно соврал Арутюныч и протянул Лешке руку. – Очень, очень наслышан!… Когда-то это был мой мир – ипподром на Беговой, Михал Михалыч Яншин, Крючков Николай Афанасьевич, Ванечка Переверзев!…

– Никакой я не «заслуженный», – смутился Лешка. – Здравствуйте.

– Леха, – зашептал Гриша, таинственно оглядываясь по сторонам, – у этого Арутюныча здесь все схвачено!… Всякие там жокеи, наездники, тренеры, конюхи… Он здесь свой человек и с этого живет! Мы счас врезали по пивку, я угощал, у него мелких не было, так с им все здоровкались, я не знаю как! А один хмырь сказал: «Арутюныч – легенда ипподрома…» Чуешь?! Он согласился нам помогать… То есть наводить на «верняк»! Он нам будет говорить, на кого ставить. И всего за пять процентов…

Арутюныч откашлялся, выпятил свою грудку, красиво наклонил голову:

– Я, если позволите, Алексей… Виноват, как по батюшке?

– Просто – Леша.

– Я, если позволите, Лешенька, легенда не только этого ипподрома, но и московского, – скромно расширил границы своей популярности Арутюныч «с Москвы». – Меня сам Тимофеев боялся!…

Тут Гриша стал выгребать из карманов кучу разных разноцветных красивых бумажек и буклетов.

– Вот, – сказал Гриша, – это Арутюныч велел держать в руках. Тут программки сегодняшних бегов, информации про наездников, про лошадей все сказано – чего, где, когда… Всякие скаковые биографии, престижи лошадей… Короче, мы в порядке!

– Со мной, Алешенька, как за каменной стеной, – ласково заверил Арутюныч.

Знаете, Владим Владимыч, когда я это услышал, я дико перепугался за успех дела! По материалам, присланным мне Сверху, я уже все знал об ипподромных «жучках», «советчиках» и разномасштабных жуликах всех ипподромов мира. И сейчас мне было необходимо сурово оградить Лешку от малейшей попытки этого потасканного Арутюныча оказать хоть малейшее влияние на предначертанный мною ход событий!

Только я было собрался применить одно сильнодействующее средство из нашего ЭВАА – «Экстренного Волевого Ангельского Арсенала», – как вдруг совершенно неожиданно Лешка Самошников перестал трястись от волнения и заявил Арутюнычу и Грише Гаврилиди твердым, хорошо поставленным голосом:

– Никаких советов. Мы будем играть так, как этого захочу я.

Арутюныч мгновенно произвел переоценку своих услуг:

– Хорошо… Пусть не пять, пусть три процента! Для такого человека…

– Стоп! – жестко прервал его Лешка. – Сколько вы рассчитывали сегодня заработать у нас? Быстро и честно!

Так как Арутюныч уже давно отвык что-либо говорить честно, а Лешкин тон и напор не оставляли ему иного выбора, то впервые за много лет он честно ответил:

– Марок двадцать…

– Гриша, дай Виталию Арутюновичу двадцать марок и поблагодари его за желание нам помочь, – непререкаемо произнес Лешка и решительно откусил большой кусок жареной колбаски.

Потрясенный Гриша Гаврилиди безропотно вынул из бумажника двадцать марок и протянул их старому ипподромному «жучку» в бабочке и кроссовках.

– А теперь, – продолжал Лешка ледяным тоном, запивая колбаску горячим кофе, – пойди, Гриша, в кассы и поставь в первом заезде на Дженифер сто марок.

Арутюныч в ужасе схватился за голову:

– Сто марок на эту клячу?!! Что вы делаете?! Это же кошмарная профанация!!! – простонал он и, от греха подальше, постарался моментально исчезнуть.

– Сто марок, Леха… – Гриша был вконец раздавлен. – Стольник!

– Да. Пойди и поставь на Дженифер сто марок, – с металлом в голосе повторил Леша Самошников.

Я только диву давался, Владим Владимыч!… Впервые я видел Лешку таким уверенным в себе и непреклонным. Ах, как я им гордился, как желал ему удачи, которая, может быть, вернет его домой – в Ленинград…

Сейчас я могу вам признаться, что, сочинив «завтрашнюю газету», я грубо нарушил одну из важных статей КАХа – Кодекса Ангелов-Хранителей. Это, знаете ли, что-то среднее между «Уголовным кодексом» и «Уставом внутренней службы»… Так вот, КАХ категорически запрещал Ангелам-Хранителям искусственно создавать заведомо неправедные или безнравственные ситуации даже во спасение Охраняемого! Я же своей «завтрашней газетой» заставил Лешку Самошникова отказаться от самоубийства за две минуты до его вероятной гибели, но в то же время вконец попрал запретительную статью КАХа! Я обеспечил Лешке возможность получения денег по заранее известному списку победителей завтрашних бегов, что было явно неправедным, а затем спровоцировал безнравственную дачу взятки должностному лицу. И совершенно не важно, что это «лицо» было мордой подонка и чиновного бандита, а моя мальчишеская, довольно остроумная выдумка с газетой уберегла Нашего же Общего, Опекаемого Небом Алексея Самошникова от смерти. И могла вернуть Лешку в Ленинград, домой, к родным и любимым. Ко всему тому, из чего и состоит так называемая родина… Тогда я ни о каком КАХе и не думал. Я был занят только вызволением Лешки из беды, в которую он попал по собственной дурости. Мне очень нужно было вернуть его домой! Что-то мне тогда подсказывало, что цепь семейных несчастий Самошниковых еще не размоталась до конца. Что-то им еще грозит… И хорошо было бы, чтобы Лешка к этому времени был уже дома!