Ночь пяти стихий - [41]

Началась жуткая свара. Солдаты рубили мечами и кололи копьями. «Братья» вспарывали себе животы, но у некоторых непротивление не шло так далеко – они нападали на солдат. Бунтовщиков было во много раз больше. В этой свалке трудно было что-то понять.

– Проклятый выродок, – прошептал наместник. – Арбалет!

Один из телохранителей протянул наместнику арбалет. Кальмин взвел его, вложил короткую металлическую стрелу. Прицелился.

Самраг рванул плащ, обнажил грудь, ударил по ней ладонью и заорал:

– Ну же, стреляй, мертвец!

Рука наместника на миг дрогнула. В сердце что-то екнуло. Не жалость – ощущение опасности, чего-то страшного, что было рядом.

– Стреляй! – бесновался Самраг. Он упал на колени на постаменте и стал скрести рукой мрамор. В уголках рта выступила белая пена. – Стреляй, нечестивец!!!

Кальмин сбросил с себя секундное оцепенение. Он ненавидел прорицателей, кликуш, магов. Он признавал одного бога – Бога железа. Он знал, что сталь, а не заклинания разрушает города и рубит головы.

– Ха-ха-ха, – бился в припадке Самраг. – Ну, наместник.

Палец пополз по пластине арбалета.

Неожиданно наместник почувствовал давление на уши. Острая боль пронзила виски. Голова закружилась. По телу побежали мурашки. И не он один ощутил это. На миг смолкли крики и утих лязг металла. Люди замерли в предчувствии прихода ужаса. Замерла и сама природа. Замолчали даже птицы-голосуны в смолистой роще у площади. Безветрие и безмолвие.

А потом прошелестел ветер. За миг он превратился в громадную ладонь, хлеставшую по лицам людей. Ветер свистел меж колонн храмов, стучал дверьми и жестью на крышах, пел в изгибах высокой часовой башни, вспенивал гладь воды на круглом озере, разметывал птиц в вышине.

Затем тряхнуло землю. Почва уходила из-под ног под вопли ужаса. Люди, которые были готовы принять смерть от руки солдат или сами кинуться на нож, сейчас метались, вопили в отчаянии. То, о чем они мечтали, приходило – мир разваливался на их глазах, он шел трещинами, пробегавшими по мостовой и стенам храмов, он рушился мраморными колоннами, он стонал глотками раненых и погибающих, он расплывался кровавыми лужами. И не было никого, кто в этот момент не поддался бы панике или кого бы не сковал страх. Даже несгибаемый наместник хотел одного – скрыться, убежать, забиться в щель и переждать, выжить. Только Самраг Безумный хохотал радостно, весело. Он ловил этот миг. Пришел его час. Ему нравилось это. Он дождался начала разрушения. Он любил разрушение и кровь. Пена шла из его рта, а он хохотал и бил руками о мрамор, потом выпрямился. Постамент не рухнул, удержался, хотя крепкие здания рассыпались. Выстояли и храмы.

Все кончилось так же быстро, как и началось. Землетрясение прошло. Раздавленные, убитые, задохнувшиеся в трещинах люди – тысячи и тысячи. Но многие остались живыми. И сейчас они плакали, рвали на себе волосы, впадали в оцепенение, проклинали богов и судьбу.

А Самраг стоял на коленях у постамента и радостно улыбался.

Наместник подошел. И молча погрузил меч в спину предводителя Братства Завершения Круга…

РУСЬ. ТАЙНАЯ ВСТРЕЧА

Ладони у Агафона были, как обычно, сухие и теплые. Он держал за руки Варвару и Гришку, и им передавались его умиротворенность и покой, они будто прикоснулись к могучей невидимой силе, подобной силе реки, неторопливо несущей свои воды. Глаза всех троих не отрывались от наполненного водой серебряного блюда, и каждый видел в нем одному только ему предназначенные картины.

Пред глазами Гришки из тумана вставали странные прекрасные земли, бескрайние леса, города с гигантскими, невероятно красивыми домами. И пробивалось откуда-то незнакомое слово – Атлантида. Что-то далекое и вместе с тем близкое, что-то трагичное и светлое было у Гришки связано с этим словом. Но что – он не мог понять.

Колдун сдвинул брови, на его лицо наползла тень, что не укрылось от Варвары, которая обеспокоенно спросила:

– Что ты там видишь?

– Что я там вижу? – Голос колдуна звучал тихо, но пробирал до пят, становилось как-то жутковато. – Ухабы да кочки перед глазами моими да кустарник колючий. Вскоре предстоит вам медвежьи ямы обойти, да о колючки не оцарапаться, да от стаи волков отбиться.

– Как это? – с замиранием сердца спросил Гришка.

– Чувствую, опасность вас подстерегает, и то будет первое грозное испытание. Такова уж судьба ваша, что не одно еще испытание вам предстоит, а вот найдете ли вы покой и счастье, если их преодолеете, – это еще вилами на воде писано. Но иного пути вам Богом не начертано. Только так вы людьми станете, а не лютыми хищниками и не их добычей. А коль дьявольских соблазнов избежите, по чести через все пройдете – то по чести и жить станете. Дрогнете, отступите – брести вам оставшуюся жизнь по заросшим бурьяном окольным дорогам и себя не найти.

– Что за опасности, испытания такие? – спросила Варя. Ее охватил страх, она будто начинала понимать, что в ее хоть и тяжелой, но, казалось, определенной раз и навсегда жизни скоро произойдут какие-то странные перемены.

– Это одному Богу известно. И я ничего для вас сделать не могу, ибо есть ноша, которую человек сам, в одиночку, донести должен, – сказал Агафон.