Ночь, придуманная кем-то - [11]

Эта версия ей не понравилась, хотя она почему-то меня не перебивала. Послушала, потом как долбанет — «откуда тебе известен способ убийства, мальчик!» Пришлось ее разочаровать, рассказать про Андрея Петровича. Напоследок обозвала меня «будущим писателем», наверное думала, что обижусь. И скорее закруглила беседу. Перед тем, как отчалить, записала адрес нашего садоводческого участка, и привет…

Странно все это.

Не могу понять, почему менты Игоря заподозрили? Не могу, и точка. Он же рохля, хоть и длинный. Тоже мне, молодой писатель! Промахнулась следовательша, когда меня обзывала, не в того попала… Вот я, если вырасту, на самом деле стану писателем — назло им всем. Пусть смеются, пусть копят слезки для моих шуток…

Значит, так. На чем я вчера остановился? Статуя получилась живой, соображающей, только двинуться с места не могла. Древний мастер сделал ее и тут же умер — рядом, не выходя из мастерской. Вот она и ожила, потому что его душа вселилась в статую. Нынешние мастера так не смогут, не та школа… Дурацкая идея! По-моему, тысячу раз такое уже придумывали. Надо как-нибудь извернуться, что-нибудь оригинальное раскрутить… Статуя была мужиком, греческим суперменом. Помнила того культуриста, с которого ее лепили. Естественно, не могла повернуть голову, чтобы посмотреть на себя, не знала, как она одета и одета ли вообще. Сначала люди вынесли ее из мастерской, поставили на пьедестал — в парке перед красивым дворцом. Потом другие люди валили ее с помощью веревок. Потом ее вновь поднимали. Предположим, статуя стояла долго, дворец постепенно разрушался, парк дичал, а ей хоть бы что. Однажды кто-то соскреб золотую краску с ее глаз, и она ослепла. Опять долго-долго стояла. Прозрела после того, как поработали реставраторы. Увидела, что вокруг сплошные уродливые дома и много людей, которые не обращали на нее внимания. Часто в руках людей статуя видела сумки, на которых была изображена она сама. Точнее, рожа того давнего мужика-культуриста, который позировал мастеру… Что еще? Что дальше было со статуей?

Не знаю. Концовки нет, не придумывается. Глупая история, рассказать ее кому-нибудь стыдно…

А?

Действие № 1: ЛЕСТНИЦА

Он очнулся. Оказалось, он все еще торчит на лестнице, совершенно замерзнув. Подоконник уже весь вытерт, до блеска, в то время как рукава рубашки… Ну, мать обидится за такое свинство!

А снизу кто-то поднимается. Он перегнулся через перила, посмотрел в щель между лифтом и лестницей — шли два парня в спортивных костюмах. Спортсмены, что ли? До шестого этажа дошли! Он спрятался за лифт и почему-то испугался. Но выше спортсмены не захотели подниматься, остановились, разговаривая. Было прекрасно слышно — у них там в разбитое окно дождь шумел, а здесь нет.

— Он точно в этой квартире?

— В этой, звони.

— Вдруг снова менты?

— Мы же в гости идем, вежливо. В крайнем случае выяснят личности и отпустят.

— Кузьмичу после дачи охота квартиру проверить, а мы — поганься.

— Время теряем, звони.

Тот, который командовал, приспустился на пол-пролета вниз и спрятался за шахтой лифта, почти как мальчик выше этажом. Тот, который остался, выцедил: «Ну, если он здесь, падла…» и ткнул пальцем в кнопку звонка.

Открыл дядя Павел.

— Извините, что так поздно, — сказал парень. Культурно сказал, совершенно другим голосом. — Мне нужен Игорь, можно его позвать?

— Можно Машку под забором, и то после командира, — мгновенно ответил дядя Павел. И дружелюбно ухмыльнулся. У него такая шутка была. В армии ни в коем случае нельзя употреблять некоторые слова, например, «можно» или «кончать», иначе в дерьме вываляют. Спортсмен, видимо, не знал этого по молодости.

— Чего-чего?

— Вообще-то Игоря нет дома, — дядя Павел перестал ухмыляться. Какой-то встревоженный сделался, громкий. — Он на даче, давно уехал. А в чем дело?

— Да так… Извините за беспокойство.

— Что-нибудь случилось? Хочешь, я его братишку позову. Мальчик, по-моему, еще не спит.

— Извините, — заученно повторил спортсмен и начал медленно спускаться вниз. Дядя Павел не сразу хлопнул дверью, наверное смотрел ему вслед. Когда дверь все-таки закрылась, парень неожиданно гулко сказал, уже не скрываясь:

— Козел ты вонючий! Передай этому стукачу…

— Тихо, дурак! — прошипел второй, вылезая из-за лифта.

— … если поймаем, то фотоаппарат сначала ему в зад сунем, и только потом в глотку, — закончил первый.

Александр осел на ступеньку, беспомощно вслушиваясь в стихающие шаги. «Он же ни при чем, — агонизирующая мысль в последний раз шевельнулась. — Он же слабак…» Шевельнулась и умерла. Больше мыслей не было — бесконечно долго. Затем в голову ворвалась сумасшедшая радость, простая и конкретная, как наступающая Пасха: «Если ищут здесь, значит на даче его не нашли! Значит жив! Жив!»

И вдруг выяснилось, что это было единственно важным, о чем Александр думал — непрерывно, ежесекундно, — с того мгновения, как поговорил по телефону со сторожем садоводческого магазина. Вдруг выяснилось, что именно этот тоскливый иррациональный страх погнал его на лестницу, не давал покоя ни ногам, ни центральной нервной системе. Выяснилось также, что каменная ступенька щедро отдает веками копившийся холод… Ждать, пока сквозь хлипкую ткань штанов вползет простуда, уже не было причины, и Александр вскочил.