Ночь перед свадьбой - [20]

– Мы отправляемся в деревенскую церковь в девять часов, милорд.

Ник, чуть замешкавшись, ответил:

– Это очень хорошо, миледи, но не заблуждайтесь, я не буду сопровождать вас.

Мередит почувствовала, как краснеет, и подавила желание нагрубить в ответ, что она даже и не думала, что он пойдет с ними. Но это было бы ложью. Конечно, она была уверена, что он будет сопровождать их. Так поступало все респектабельное общество по воскресеньям.

Вместо этого она только сказала:

– Теперь весь Эттингем знает о вашем приезде. Все ожидают, что вы появитесь в церкви. Начнутся… разговоры, если вас там не будет.

Тихо звякнув ножом и вилкой, он положил их на тарелку и, откинувшись на спинку стула, медленно смерил ее взглядом. Потребовалось все ее самообладание, чтобы не съежиться под его тяжелым взглядом.

– Когда вы узнаете меня ближе, вы поймете, что я редко делаю то, чего от меня ожидают, я живу не ради удовлетворения других.

Она почти не заметила, как сжала пальцами нож и вилку, но зато услышала свой язвительный ответ:

– Как это удобно, жить, не заботясь ни о ком, кроме себя. – Не успела она договорить последние слова, как подумала, что же такого есть в этом человеке, что она высказывает первое, что приходит ей в голову. Это была ее естественная ответная реакция, не оставлявшая времени на обдумывание.

Сузив глаза, он сказал:

– Выражайте это любыми словами, как вам нравится. Просто я не поддерживаю лицемерие, это не для меня – сидеть в церкви в окружении сверхпривилегированного общества, которое в воскресенье поет аллилуйю, а в остальные дни недели наслаждается своей грешной жизнью.

– В жизни не слышала такую кощунственную чушь!

Он поднял бровь и вкрадчиво спросил:

– В самом деле? Значит, в деревне вы вели очень замкнутый образ жизни.

Она рассердилась, ей не понравился его намек на ее некоторую ограниченность.

– Я не спорю, многие прихожане не следуют тому, что проповедуется по воскресеньям. Но в конце концов, они всего лишь люди. Однако большинство людей действительно стремятся к праведной жизни, включая членов очень «сверхпривилегированного общества», частью которого вы и сами являетесь.

– Вот в этом вы ошибаетесь. Я мог родиться в этом мире, но я не принадлежу к нему. Мой отец позаботился об этом. – Неожиданный поворот головы и гневный блеск глаз должны были предупредить ее, что не следует продолжать этот разговор, приходилось смириться с тем, что этот человек выше сферы ее понимания и не ее дело спорить с ним. Кроме того, это противоречило ее скромному, кроткому поведению, которого совсем недавно она решила придерживаться.

Даже понимая все это, она услышала свой голос:

– Но вы находитесь здесь и, на мой взгляд, ведете себя совсем как хозяин имения.

– Уверяю вас, только на время. Даже если у вас родится дочь, я найду способ освободиться от обязанностей, связанных с Оук-Ран, титулом… и вами.

Она ощутила совершенно неуместную обиду от его последних слов. Это было абсолютной нелепостью. Она не хотела быть привязанной к нему так же, как и он – к ней.

Он снова принялся за еду, и Мередит вздохнула с некоторым облегчением, освободившись от его пристального внимания.

– Я снова буду свободным, – произнес он так тихо, что она едва расслышала его слова. Они постепенно входили ей в голову, как падает в воду камешек и наконец опускается на речное дно.

Откинувшись на стуле, она прищурила глаза, неожиданно озарение нашло на нее, она как будто видела его в первый раз. Он действительно не хотел получить Оук-Ран. Его очевидное безразличие, с которым он принял известие, что она носит ребенка Эдмунда, объяснялось тем, что ему это было действительно безразлично. Он не стремился завладеть титулом. Для него он был ярмом на шее, оковами и принуждением общества. Он жил, не признавая никаких законов, кроме своего собственного. Респектабельность, ответственность, Оук-Ран, графский титул… он воспринимал это все как тюремный приговор.

Вооруженная пониманием этого, она подумала, не отнесется ли он так же спокойно и к ее обману. Возможно, даже поможет ей довести его до конца. Нет, это маловероятно и не стоит рисковать. Все же она чувствовала себя лучше, зная, что предоставляет ему то, чего он хотел. Выход. Встав со стула, Мередит уронила салфетку на тарелку.

Он поднял бровь:

– Еще нет девяти. Вы уже отправляетесь, чтобы присоединиться к столпам общества? – Он чуть слышно фыркнул. – Не поддавайтесь иллюзиям, Мередит. Ни у одного из этих людей не найдется в сердце столько милосердия, сколько в одном вашем мизинце.

Уверенная, что неправильно поняла его слова, что он не хотел сделать ей комплимент, она озадаченно посмотрела на него. Он не так уж хорошо знал ее, чтобы судить о ее милосердии, и он едва ли счел бы ее милосердной, если бы узнал о мошенничестве, которое она затевает против него.

Словно стирая свой сомнительный комплимент и напоминая ей об отсутствии у него врожденного стыда, он добавил:

– А мой сводный брат придерживался ваших взглядов? Он ходил с вами в церковь?

Мередит увидела насмешку в его глазах и мгновенно поняла, что он хорошо знал Эдмунда. Вероятно, даже лучше, чем она. А она знала о нем не очень много. Вероятно, даже портной Эдмунда был осведомлен о подобном лучше, чем она. Единственное, что Мередит могла сказать о своем покойном муже, – это то, что он не хотел иметь с ней дело. Находил ее настолько отталкивающей, что не смог даже выполнить свои супружеские обязанности, чтобы консумировать брак.