Ночь оракула - [36]

— На ее нового мужа можно положиться?

— Спроси что-нибудь полегче. Я его ни разу не видел, даже как его звать, не могу вспомнить. Уже все имена перебрал. Дон Такой-то или что-то в этом роде.

— Предположим, они его найдут, а дальше?

— Реабилитационный центр для наркоманов.

— Недешевое удовольствие. Кто за это заплатит?

— Я, кто же еще. Элеонора, хоть и купается в деньгах, такая прижимистая, что с ней лучше не заводить разговор на эту тему. Этот гаденыш уже раскрутил меня на три тысячи, а теперь я должен выложить кругленькую сумму на его лечение. Я бы с большим удовольствием свернул ему шею. Твое счастье, Сид, что у тебя нет детей. Из маленьких ангелочков они превращаются в монстров, пожирающих своих родителей. Метр пятьдесят — на этом их росту надо положить конец.

После этих слов у меня как-то само собой вырвалось признание:

— У меня пока нет детей. Еще ничего не решено, но Грейс беременна.

Не знаю, что я рассчитывал услышать в ответ, но даже после диатриб по поводу отцовства мне казалось, Джон мог бы выдавить из себя дежурное «поздравляю» или пожелать удачи или предостеречь от собственных ошибок. Ни звука. Он молчал. У него было такое лицо, будто ему только что сообщили о смерти близкого человека. Он отвернулся к стене и только тогда пробормотал:

— Бедная Грейс.

— Почему ты так говоришь?

Джон начал было поворачиваться ко мне лицом, но, словно передумав, уставился в потолок.

— Жизнь ее крепко потрепала, — сказал он. — Она только кажется такой сильной. Это испытание — не для нее.

— Ей решать. Как она захочет, так и будет.

— Я знаю ее гораздо дольше, чем ты. Она сейчас просто не готова к материнству.

— Я хотел тебя попросить, если она решит оставить ребенка, быть крестным отцом, но, кажется, это не по адресу.

— Не потеряй ее, Сидни, у меня к тебе только одна просьба. Если у вас все посыплется, для нее это будет катастрофа.

— Ничего у нас не посыплется, и я ее не потеряю. И вообще, при чем тут ты? Ты к этому не имеешь отношения.

— Ко всему, что связано с Грейс, я имею самое непосредственное отношение.

— Не надо изображать из себя ее отца. Грейс взрослый человек. Если она захочет оставить ребенка, я не собираюсь ее отговаривать. Скажу больше, я буду очень рад. Отцовство — об этом я мог только мечтать.

Такая открытая стычка между нами произошла впервые, и это не могло меня не огорчить. Не успела отзвучать моя отповедь, как я подумал, что дело может принять еще более скверный оборот. К счастью, мы оба отступили, не дав пожару разгореться, ибо хорошо понимали: мы наговорим много лишнего, о чем, несколько охолонув, наверняка пожалеем; потом можно сколько угодно извиняться, но в душе уже завелся червячок, и поди его вытрави.

Джон мудро взял тайм-аут, сказав, что ему надо в туалет. Я наблюдал за тем, как мучительно долго он выбирается из постели, как неуклюже ковыляет к выходу, и вся моя враждебность вмиг куда-то улетучилась. Сколько на него всего обрушилось — физическая боль, жуткие неприятности с сыном, а я не желаю простить ему нескольких резких слов! Рядом с Джейкобом, способным на подлость, да еще и наркоманом, Грейс была сущим ангелом, который доставлял ему только радость, — не потому ли он так бросился на ее защиту, вторгаясь в запретную зону? И со справедливым возмущением поступками сына не все так просто, оно замешано на чувстве вины. Своими отцовскими обязанностями он, в общем-то, пренебрегал. С Элеонорой он развелся, когда мальчику было полтора года, а после того как она вышла замуж вторично и переехала в Ист-Хэмптон, он виделся с ним от случая к случаю. Редкий совместный уикенд в Нью-Йорке, поездка по Новой Англии, путешествие на юг во время летних каникул — не совсем то, что можно было бы назвать нормальным семейным воспитанием. После смерти Тины он на четыре года выпал из обычной жизни и за это время видел сына один или два раза. В свои двадцать Джейкоб окончательно отбился от рук, и, на ком бы ни лежала вина, в первую очередь за это корил себя отец.

Джон отсутствовал минут десять. Я помог ему взгромоздиться на кровать. К старой теме мы больше не возвращались: похоронили и забыли.

— Как твоя новая вещь? — спросил он. — Дело движется?

— И да, и нет. Только вроде расписался, и вдруг стопор.

— И теперь небось грешишь на синюю тетрадь.

— Ну да. Я и сам не знаю, что теперь думать.

— В тот вечер ты был похож на одержимого алхимика, которому удалось превратить свинец в золото.

— Да, то еще состояние. Во время моего первого захода я вообще исчез, если верить Грейс.

— В каком смысле?

— В прямом. Я понимаю, это звучит дико, но когда она постучалась в мой кабинет и не услышала ответа, она заглянула внутрь, а там никого… при том что я сидел за письменным столом! Она клянется и божится, что меня там не было.

— Наверно, ты ненадолго отлучился. В туалет, например.

— Вот и Грейс так говорит. Но я не помню, чтобы я куда-то отлучался. Я знаю, что я безвылазно сидел и строчил.

— То, что ты не помнишь, еще не значит, что этого не было. Когда работа спорится, ничего вокруг не замечаешь, разве не так?

— Так, конечно, так. Но в понедельник случилось нечто похожее. Я работал и не слышал телефонных звонков. Когда я вышел на кухню, на автоответчике было две записи.