Ночь Охотника - [13]

– Кто ты такой, чтобы задавать мне подобные вопросы?

– Я архимаг. Я твой брат. И твой союзник.

– Город процветает! – воскликнула Квентл. – Мы захватили Гаунтлгрим, и это моя заслуга!

– Кого ты пытаешься в этом убедить, меня или себя? – лукаво спросил Громф; оба знали истину. По окончании Магической чумы вокруг них происходили великие события, сама Госпожа Ллос плела хитрые нити своей демонической магии, и все же все эти годы жители Мензоберранзана оставались всего лишь простыми зрителями.

Несмотря на то, что, на первый взгляд, власть Дома Бэнр над городом оставалась по-прежнему непоколебимой, аристократам-Бэнрам была известна правда. Уход Дома Ксорларрин, Третьего Дома в городе, членами которого были самые искусные маги, следовало расценивать как чрезвычайно опасное событие, которое могло привести к большой смуте в Мензоберранзане. Например, Мать Мез’Баррис Армго из Дома Баррисон Дел’Армго, соперника Бэнров, могла усмотреть для своего Дома возможность возвыситься до положения правящего клана; она давно уже жаждала занять пост, принадлежавший Ивоннель, а потом и Квентл.

За фасадом процветания скрывалась жестокая правда, и Громф с Квентл прекрасно знали о ней: Мензоберранзан находился на пороге гражданской войны.

– Наш друг готов к общению с тобой, – произнес Громф.

Квентл мгновение изумленно смотрела на мага, затем, сообразив, в чем дело, она с расширившимися от ужаса глазами развернулась к иллитиду – тот стоял прямо у нее за спиной. Квентл попыталась отойти в сторону, но Громф оказался быстрее и наложил на нее заклинание неподвижности; такой двеомер обычно был бессилен против Верховной Матери Мензоберранзана.

Если только это не совершалось по воле Госпожи Ллос, к своему ужасу поняла Квентл, застыв на месте.

Но она, испытывая непреодолимое отвращение, продолжала изо всех сил сопротивляться чарам. Извивающиеся щупальца Мефила Эль-Видденвельпа потянулись к ее нежной коже, коснулись шеи, лица, проникли в ноздри.

На лице ее появилось выражение негодования, дикой ярости, самого страшного гнева, какой когда-либо приходилось видеть Громфу. Он знал, что если бы в этот момент она нашла в себе силы освободиться, она набросилась бы на брата, с помощью магии и плети покарала бы его, и змеи жалили бы его и рвали зубами его тело. Она тотчас же пустила бы в ход плетку, и ужасный яд пяти змей наполнил бы его жилы, они вгрызлись бы в его живот и пожрали его внутренности.

О, если бы только она могла освободиться!

Но это было невозможно, потому что Госпожа Ллос приказала магу преподать ей этот дико болезненный и страшный урок, и Громф был твердо уверен: когда Квентл отпустят, она скорее склонна будет благодарить его, чем наказывать.

Однако сейчас она подвергалась насилию, чуждое существо вторглось в ее мозг, и ею владел первобытный гнев, и она испытывала самую мучительную боль, какую только можно себе представить.

Как она кричала! Это были крики ужаса и неизбывного страдания; а в это время иллитид делал свое дело. Полные муки вопли Квентл разносились далеко по коридорам Подземья.

Глава 2 О людях и чудовищах

– Разве их решение тебя не интересует? – спросил Вульфгар у Реджиса. Они сидели на крыльце домика хафлинга; был вечер того дня, когда они вернулись с Пирамиды Кельвина, – замечательного весеннего дня. Они любовались водами огромного озера, известного под названием Мер Дуалдон; заходящее солнце прочертило сверкающую дорожку на волнах. У каждого в зубах была зажата трубка с прекрасным табаком, которым запасся Реджис во время своего последнего путешествия через мост Боарескира.

Реджис пожал плечами и выпустил кольцо дыма, затем принялся смотреть, как оно медленно уплывает прочь, уносимое южным ветерком. Он был согласен с любыми планами Дзирта, Бренора и Кэтти-бри, потому что практически не задумывался о лежавшей перед ним дороге. Мысли его были заняты дорогой уже пройденной, днями, проведенными с «Ухмыляющимися пони», и еще чаще он вспоминал о Донноле и других членах гильдии Морада Тополино.

– А ты почему передумал? – в свою очередь спросил он, не дав Вульфгару продолжить: варвар-гигант как раз хотел что-то сказать. Хафлинг посмотрел на своего высоченного друга и понял, что коснулся деликатного предмета, поэтому решил не расспрашивать дальше.

– Тебе это действительно нравится? – удивился Вульфгар, вытащил изо рта трубку и с недоверием принялся разглядывать дымящийся табак.

Хафлинг рассмеялся, затянулся и выпустил очередное кольцо, потом еще одно, поменьше, и оно пролетело сквозь первое.

– Это способ проводить время, погрузившись в мысли. Это помогает мне обрести душевный мир, вспомнить то, что было со мною прежде, или вообще ни о чем не вспоминать, если не хочется, а просто наслаждаться минутой покоя. – Он указал на озеро: лучи закатного солнца окрашивали облака, висевшие низко над западным горизонтом, в ярко-оранжевый цвет. – Я просто смотрю на то, что вокруг меня, – объяснил Реджис. – Просто живу настоящим.

Вульфгар кивнул и снова с отвращением взглянул на трубку, но попытался продолжить курить: сунул ее в рот и затянулся неуверенно, совсем немного.