Ночь огня - [21]

Как я мог приручить неизвестность? Низвести ее до обыденности?

Падучая звезда скользнула перед Орионом. Жуть нарастала. Виски жгло. На каком расстоянии произошел этот феномен? Это расстояние не укладывалось в голове… Оно делало меня маленьким, жалким, это расстояние. Я затерялся в уголке мира, постоянно расширяющейся Вселенной, космоса, существующего четырнадцать миллиардов лет, который будет существовать и тогда, когда меня не станет. Даже то, что я видел, что казалось мне огромным, на поверку оказывалось крошечным: планеты скрывали другие планеты, галактики добавлялись к галактикам, миллиарды систем заполонили недосягаемую бесконечность. Я лежал, пылинка посреди безмерности, малая пылинка материи, ничтожная пылинка времени.

Сердце в груди сорвалось с цепи. Я чувствовал, как оно колотится о грудную клетку. Оно хотело бежать…

Кто я? Свеча, теплящаяся впотьмах, которую погасит ветер. Смешно! Сейчас я могу крикнуть: «Я существую!» – но утверждение мое окутано ужасом, ибо, даже если я заору во всю мочь, вытолкну из себя крик с силой безумия, я не буду существовать всегда. Я – лишь миг между двумя вечностями, вечностью до меня и вечностью после. Я – лишь крупица жизни между небытием и небытием, тем небытием, что мне предшествовало, и тем, что будет за мной. И если вечность оставила меня в покое, то два небытия меня точат. Сказать: «Я есть» – значит сказать: «Меня не будет». У слова «живой» есть лишь один истинный синоним – «смертный». Мое величие становится моим убожеством, моя сила – моим несовершенством. И гордость смешивается со страхом.

Кто поместил меня сюда, на этот круглый камень? С какой целью? И почему так ненадолго?

Я не ничто, но почти ничто. «Почти» – вот мой удел. Почти существо. Почти небытие. Ни то ни другое, но смешение двух в тоске.

Мир разворачивает свою мощь перед моими глазами. Он мог бы восхитить меня, но он меня раздавил. Кружится голова. Перед ним я так мал. Я есть; но я обречен быть ничем. Я здесь мимоходом. Мое существование конечно, вписано между двумя абсурдными событиями, моим рождением и моей смертью. Разлука ждет меня, внезапная, непоправимая: разлука с миром, разлука с близкими, разлука с собой. Разрыв. Лишь в одном я уверен: что я потеряю все.

Тихий голос внутри меня усмехается: «Радуйся! Твой страх умереть является постоянным доказательством, что ты живешь! Пока ты думаешь, что будешь ничем, ты еще есть. А вот когда ты не будешь больше думать…»

Смерть – я не могу ее себе представить. Все рухнет? Наступит темнота? Тишина? Слишком конкретно… Пустота? Нужна полнота, чтобы познать пустоту. Остановится время? Что такое время, если в нем не живешь?.. Я не знаю. Помыслить ничто – значит ничего не помыслить. Не может быть никакого представления, ибо, чтобы представить себе что-то, нужно сознание. А у меня его больше не будет.

Я весь в поту. Страх вырвал меня из мира. Почему так ограничена жизнь и так бесконечна смерть? Волны паники сотрясают мое тело. Во рту пересохло. Сердце готово выскочить из груди. Сейчас я закричу.

– Эрррик?

Я вздрогнул.

Синий силуэт Абайгура вздымался слева от меня.

Его рука осторожно дотронулась до моего плеча.

Что уловил он из моего смятения? Как будто ничего не замечая, он сделал мне знак следовать за ним. Я выпростался, счастливый, из спальника.

Мы прошли метров двадцать до зарослей кустарника, где он отказался разбить лагерь. Там он остановился и показал пальцем на бугорок в песке.

С минуту мои глаза привыкали к темноте, потом я различил рогатую гадюку, которая переваривала проглоченную ящерицу; из пасти свисали задние лапки и хвост, уже окоченевшие.

Тихим голосом Абайгур дал мне понять, что змеи кишат здесь во множестве из-за лужи, привлекающей их добычу, грызунов и скорпионов.

Шорох подтвердил его правоту. Змея метнулась под камни, перемещаясь зигзагами и оставляя на песке следы в виде буквы S. Совсем близко от нас Абайгур указал еще на одну треугольную головку с вертикальными глазками.

Я содрогнулся.

Мы легли рядом со змеиным гнездом. Их яд, хоть и не смертельный, мог некротизировать органы, разрушить участки кожи, подорвать нервную систему.

– Что же делать? – прошептал я.

Как и предсказывал Дональд, мы с туарегом уже понимали друг друга без общего языка.

Он ответил мне, что, как только взойдет солнце, змеи кинутся пить росу с лежащих тел. Рассвет нес нам опасность.

Он достал из своего мешка какой-то пакетик. Открыл его и дал мне понюхать порошок. Сера.

Четырьмя жестами он объяснил мне, что мы должны прочертить защитную линию вокруг спящих, чтобы отпугнуть тварей.

Медленно, внимательно глядя, куда ступаем босыми ногами, прислушиваясь к движению рептилий, мы начали строить это оригинальное плоское укрепление.

Несколько раз я вздрагивал от шороха, шарахался от едва уловимого шевеления кустов.

Как хорошо бояться просто врага! Я знал опасность. Абайгур избавил меня от чистого страха без причин. Он, видно, знал, человек пустыни, что страх маскирует тревогу, давая ей конкретный объект.

10

Уже два дня мы шли по Атакору, самой высокой, самой скалистой части Ахаггара.

На смену горизонтальным потрясениям пришли потрясения вертикальные. На каждом шагу возникали новые вершины, нагромождения камней, пропасти.