Ночь огня - [42]
Любовь более чем тридцатилетней давности до сих пор таит в себе загадки, которые мне так и не удалось разгадать. Афифе всегда относилась ко мне спокойно. Винить ее было не в чем. Ведь в силу характера в ее манерах не имелось ни малейшего намека на кокетство, которое позволило бы мне мечтать и надеяться. Напротив, она довела свою степенную серьезность до крайности, напоминая сестру-всезнайку, которая стремится показать свое главенство.
Не помню, чтобы она хоть одним словом упомянула о самой большой трагедии своей жизни, хотя в тот момент переживала ее в полной мере. Казалось, если бы я осмелился сам спросить о чем-то, она удивленно взглянула бы мне в лицо и ответила серьезным ледяным голосом: «Дети не должны интересоваться подобными вещами!» — заставляя меня закрыть рот.
В самом деле, Афифе ни одним своим движением не спровоцировала меня. Она не стремилась к сближению. Может быть, именно это необъяснимое расстояние между нами выводило меня из себя и заставляло видеть ее совсем по-другому. В каком-то загадочном свете.
Моя жизнь с патологической неизбежностью вращалась вокруг нее, постоянно преобразуя и обожествляя любую деталь, связанную с ней. Доказать это было несложно: стоило мне разлучиться с Афифе на какое-то время, при следующей встрече я обязательно замечал, что она осунулась и подурнела, а ее лицо изменилось.
Я не могу понять, почему я по собственной воле долгое время избегал наших встреч, пока никто не мог ни о чем догадаться.
Селим-бей без оговорок считал меня членом семьи и каждый раз, столкнувшись со мной, упрекал: «Что же вы не приходите, как вам не стыдно!» Даже если бы он этого не делал, я мог бы с милой улыбкой наглеца раз в несколько дней появляться у их дверей, повторяя: «Что поделать. Я к вам привык, никак не могу без вас». Несомненно, меня бы принимали с радостью. Но какой-то детский, необъяснимый страх не позволял мне это сделать. По вечерам я, как вор, крался вдоль холма позади их дома, надеясь увидеть ее хотя бы издалека.
Я все время думал об Афифе, ее лицо частенько мелькало перед моим мысленным взором. Пока я болел, лежа у них в доме, старшая сестра подсовывала мне альбомы с фотографиями, в одном из которых были портреты Афифе. Я никак не мог простить себе, что не украл один из них. Так как портрета у меня не было, я брал книгу, которую она подолгу держала в руках, клал ее на сигаретный столик рядом с кроватью и представлял, когда на книжных страницах начнут вырисовываться ее руки, контуры тела и лицо.
Образ получался скорее воображаемым, потерявшим отчетливость очертаний. Точно карандашный рисунок, который долго передавали из рук в руки. Чтобы вновь увидеть ее лицо, я иногда прибегал и к другим методам.
Например, в дождливый зимний день направлялся во внутренний садик монастыря, туда, где я впервые увидел ее. Часами я ломал голову, чтобы придумать благовидный предлог, хотя в этом не было необходимости.
Дерево, у которого Афифе стояла, прислонившись в Ночь огня, стало для меня своеобразной реликвией, к которой я не мог приблизиться без дрожи. Не обращая внимания на капли дождя, стекающие с голых веток, я глядел на лужи, наполненные гниющими листьями, и пытался угадать, где же горел костер, через который она прыгала.
Одним воскресным утром я по той же причине вместе с толпой людей пришел в церковь. Делая вид, что слушаю церковные песнопения, которые квартальные дети исполняли под аккомпанемент гармоники отставного военного аптекаря по имени Аристиди-эфенди, я бродил в толпе. Я пытался разглядеть среди колонн младшую сестру в сером дорожном плаще с поднятым воротником и черном платке с золотыми колечками на концах, закрывающем волосы до самых ушей. Наверное, стремление бродить по темным, полуразрушенным закоулкам в погоне за мечтой было в значительной степени навеяно «Рафаэлем», некоторые отрывки которого я уже знал наизусть.
Нога почти совсем перестала болеть. Лишь после долгих прогулок косточка, которая беспокоила Селим-бея, начинала ныть, поэтому я все еще ходил с тростью. Моя одежда становилась все небрежней, а страсть, что сжигала меня изнутри, отражалась в манере поведения.
Как-то вечером я возвращался с горы, расположенной позади дома Селим-бея. Нога болела сильнее, чем обычно, поэтому я присел на скамью у калитки, сделав вид, что хочу снять грязные ботинки.
Напротив меня, упершись руками в бока и внимательно глядя мне прямо в глаза, стояла тетушка Варвара.
— Что-то не так с твоей ногой, — с подозрением сказала она.
С притворным смехом я начал возражать.
Но она вдруг рассердилась:
— Чего тут скрывать? Я заметила, когда ты шел. Ты серьезно хромаешь.
— Это тебе показалось. Ведь у меня в руках трость...
— Зачем же ты таскаешь с собой трость, если нога не болит?
— Мне нравится. Трость роскошная вещь...
— Избавь Аллах от такой роскоши... Кто знает, где ты опять шлялся... Посмотри, на что похожи твои ноги, — вздохнула тетушка. Подобрав юбки, она присела на корточки и начала развязывать шнурки на моих ботинках, одновременно приговаривая: — Ты стал таким странным... Мне совсем не нравится. Если так пойдет и дальше, я попрошу кого-нибудь написать твоему отцу. Ведь знаешь, все меня обвиняют. Говорят: «Ты не следишь за Кемаль-беем». А в чем же моя вина... Кемаль-бей меня за человека не считает, что же я могу поделать?
Решад Нури Гюнтекин (1889–1956)◦– классик турецкой литературы. Он прославился как автор множества романов и пьес, в которых были подняты важнейшие вопросы существования человека в обществе. Всемирную же известность ему принесла книга о любви – «Королек – птичка певчая». Ее экранизация с Айдан Шенер и Кенаном Калавом в главных ролях потрясла зрителей, превратив роман в одну из самых популярных книг XX◦века. В центре романа – судьба красавицы Фэридэ, которая узнает о неверности своего возлюбленного. Оскорбленная девушка бежит из дома.
После смерти близких османский финансовый чиновник Али Риза испрашивает для себя должность в отдаленной провинции и срочно выезжает туда, чтобы на чужбине отвлечься от своего горя. Вскоре он женится, и на свет один за другим появляются дети. Али Риза понимает, что теперь не может больше колесить по стране, и оседает в Стамбуле. По мере того как дети растут, Али Ризу все чаще посещают мысли о старости. Но осень жизни подкрадывается слишком незаметно, и Али Риза оказывается в замешательстве — он не знает, как теперь жить и что делать…Перевод Л.
Эта книга принесла автору мировое признание. Художественный фильм по мотивам этого произведения имел огромный успех у телезрителей.В центре романа сложная судьба рано осиротевшей турецкой девушки. Несмотря на превратности судьбы, она своим трудом, упорством и добротой, добивается признания в обществе, к ней возвращается любовь.
Однажды в детстве Иффет услышал легенду о юноше, который пожертвовал жизнью ради спасения возлюбленной. С тех пор прошло много лет, но Иффета настолько заворожила давняя история, что он почти поверил, будто сможет поступить так же. И случай не заставил себя ждать. Иффет начал давать частные уроки в одной богатой семье. Между ним и женой хозяина вспыхнула страсть. Однако обманутый муж обнаружил тайное место встреч влюблённых. Следуя минутному благородному порыву, Иффет решает признаться, что хотел совершить кражу, дабы не запятнать честь любимой.
Роман «Зелёная ночь» был написан в период с марта по сентябрь 1926 года. Он был впервые напечатан в 1928 году. Это наиболее глубокое произведение Решада Нури Гюнтекина. В «Зелёной ночи» писатель впервые обращается к образу нового человека Турции, положительного героя-республиканца, как его, конечно, понимал автор, которому вверяется судьба и будущее новых граждан страны, их обучение и воспитание.
Творчество Василия Георгиевича Федорова (1895–1959) — уникальное явление в русской эмигрантской литературе. Федорову удалось по-своему передать трагикомедию эмиграции, ее быта и бытия, при всем том, что он не юморист. Трагикомический эффект достигается тем, что очень смешно повествуется о предметах и событиях сугубо серьезных. Юмор — характерная особенность стиля писателя тонкого, умного, изящного.Судьба Федорова сложилась так, что его творчество как бы выпало из истории литературы. Пришла пора вернуть произведения талантливого русского писателя читателю.
В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.
Слегка фантастический, немного утопический, авантюрно-приключенческий роман классика русской литературы Александра Вельтмана.
Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.
Британская колония, солдаты Ее Величества изнывают от жары и скуки. От скуки они рады и похоронам, и эпидемии холеры. Один со скуки издевается над товарищем, другой — сходит с ума.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.