Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень - [208]

– Да, но…

– «Покушением на преступление признается действие, умышленно направленное на совершение преступления, если при этом преступление не было доведено до конца по причинам, не зависящим от воли виновного. Наказание за покушение на преступление определяется в соответствии с законом, предусматривающим ответственность за данное преступление».

– Что ты мне тут проповедуешь прописные истины! – раздраженно сказал Алстер. – И без того ты обошелся с этим Мнацокановым… Как бы это сказать… Ты попробуй войди в его положение… Восемьсот рублей – это большие деньги…

– Думаешь, нас упрекнут в негостеприимстве?

– Ничего я не думаю, однако… Ты меня понимаешь…

– А вот я таких не люблю! Ни местных жуликов, ни приезжих.

– Слушай, что с тобой происходит? – Алстер вдруг переменил тон на задушевный. Это был славный, чуткий человек, просто чересчур добрый для своей должности. – С дочкой хуже, да?

– Мне объясняют функции желез и внутренних органов, рассказывают, как действует на них болезнь, но ничего конкретного не говорят…

– А может, болезнь такая, что ничего конкретного и не скажешь?

– Может быть.

– Чем тебе помочь? Дать отпуск?

– Ты думаешь, дома мне легче? Здесь я хоть занят другими мыслями. Да и материальное положение не такое, чтобы брать отпуск. Вторая моя – сущая разбойница… Мнацоканов… У меня такое чувство, что он что–то важное скрывает…

– А не кажется ли тебе, что хватаешь через край? – усмехнулся Алстер.

– Э, да ты главного не знаешь! Докладываю по порядку. Предъявляю я вчера Мнацоканову обвинение по этим статьям, он мрачнеет и вдруг заявляет, что Вазов–Войский вовсе не тот человек, который выманил у него деньги. Если помнишь, то на опознании и очной ставке он не говорил ни да, ни нет. Теперь якобы все тщательно обдумал и пришел к выводу: нет, не тот. Я тогда не понял, куда он гнет, но сегодня объявилась делегация его рыночных собратьев, галдят, перебивают друг друга и показывают мне толстый истрепанный конверт. «Все разъяснилось, начальник, все в порядке! Этот парень только что был на базаре и отдал нам деньги Мнацоканова. Вот в этом конверте. Очень извинялся, это была шутка, он хотел сразу отдать, но вышла задержка. Мы на него зуб не держим, мы ему прощаем. Не надо на шутки сердиться, кто же не любит пошутить! Парень писать – как назло, чем писать не было! Но он сказал, как его зовут, да разве ваши фамилии упомнишь? А записать – как назло, чем писать не было! Но он сказал, что обязательно еще раз придет, чтобы встретить Мнацоканова и лично перед ним извиниться».

– Так… Впервые сталкиваюсь с таким делом… Пронюхали об исполнительных листах Вазова–Войского и решили: не стоит ждать, пока по копейке возвратят свои рубли? А может, в самом деле за всем этим кроется что–нибудь похитрее?

– Весь смысл, кажется, в словах «парень пошутил, Мнацоканов тоже пошутил…». Мнацоканов теперь попытается доказать, что это была всего лишь шутка, ничего серьезного.

– Да, шито белыми нитками…

– Лично я тоже так думаю. А Вазова–Войского придется отпустить. Мне это совсем не по душе, но кажется, я вышел на след элегантной женщины, с которой он разгуливал по рынку.

– Сообщница?

– Нет.

Через двадцать минут их известили: с места работы – осужденные на пятнадцать суток приводили в порядок стадион – бежал гражданин Мендей Мендеевич Мнацоканов. Розыск к успеху не привел.

В ответ на запрос из Риги милиция далекого солнечного города сообщила, что так же безуспешно разыскивает Мнацоканова за кражу и неуплату алиментов. Теперь следователь Даука понял, почему этому гастролеру понадобилось бежать, но легче от этого ему не стало.

Глава девятая

– Если не возражаете, я спущусь вниз, взгляну на карбюратор, – сказал шофер Зайге и направился к дверям, словно уже получил разрешение.

Ей хотелось осадить его за такую бесцеремонность, но она сдержалась, потому что мотор «Волги» всю дорогу чихал и на обратном пути могла случиться непредвиденная задержка.

Щенок, гладенький и гибкий, как выдренок, вынырнул из–за груды книг, вцепился в штанину шофера и сердито зарычал. Ему было месяца три или чуть больше. Светло–коричневой масти, но со временем потемнеет.

– Вам налить? – спросил хозяин, доставая бутылку ликера.

– Нет, спасибо, – решительно отказалась Зайга.

– А я для вас даже посуду разыскал! – Он указал на стакан, как на какое–то чудо. – Вы думаете, в этом развале легко что–нибудь найти? Но я не спасовал перед трудностями! И сполоснул! А колонка, изволите видеть, во дворе. Если умножить массу ведра на длину пройденного пути и мою квалификацию, откроется прелюбопытный факт: влага, которой я мыл стакан, дороже, чем в австралийской пустыне Симпсона, где годовое количество осадков не достигает двухсот пятидесяти миллиметров. Да что Симпсона! Как в центральной части Сахары!

Мужчина налил себе рюмку тминного ликера:

– Прозит! Меня зовут Вилибалд!

– Мы уже знакомились.

Щенок бочком обежал круг, приблизился к Зайге, положил голову к ней на колени и, виляя хвостом, заглянул в лицо. Умными карими глазами. То и дело жалобно повизгивая, он словно бы предупреждал: не ровен час, возьму да натворю…

– Я вижу, Шериф, дама тебе импонирует! Я хочу тебя предупредить, песик, это мой долг, не будь легкомысленным, не доверяйся женщине. Посмотри, как разорили меня. До развода было все, а теперь – одни лишь горы книг, да еще за них заплатить придется, и немало.