Ночь и вся жизнь - [14]

— Это я уже слышал. Народ — это армия, фронт.

— Тут, значит, где не фронт — все во второй сорт пошло? — Володя ощупывал лицо Анциферова единственным глазом.

— Хоть бы и так. Я могу двое суток не жравши, а солдат или командир на передовой не может. И не должен! Ему под пули идти. А кто веселей пойдет? Сытый или голодный? Ему кусок мяса или сала нужен. А в госпиталях? Сам знаешь, хлебнул.

— Но и в обстановку вникать полагается. Фрицы сколько скота побили! Особливо свиней.

— Во! Опять это слово — обстановка, ситуация! — насмешливо скривился Анциферов. — Мы этой обстановкой управлять должны! В поддавки с нею играть я не могу и не стану, иначе она мигом скрутит. Мне отсюда не обстановку вывезти надо, а корма.

— Ну-ну, — сплюнул Володя. — А тыл, город в смысле, не от нашего ли личного хозяйства получать должен и сало, и то же мясо?

— Доценко где? — отмахнулся Анциферов.

— В хате, — буркнул Володя.

Анциферов двинулся было к крыльцу, но его остановило тарахтенье мотора. Из конца улицы катил грузовик. И когда был уже близко, за мутным в трещинках стеклом Гурилев различил лицо Вельтмана, баранку вертела Нина. Подъехали.

— Что ж, Антон Борисович, свели нас интендантские дороги? — . выскочил из кабины Вельтман.

— Значит, и вы сюда? — Гурилев пожал протянутую руку.

— Я всюду. Полковой заготовитель Фигаро.

— Заготовитель? — спросил Анциферов. — Рад коллеге. Я от райнаркомзага. — Он уже решил не идти к Доценко, прищурив глаз, хитровато приценивался к Вельтману.

— Не много ли нас на эту житницу, — смеясь, показал Вельтман на осевшие сельские хаты, вытянувшиеся вдоль улицы. — Как делить этот пирог будем? До дуэли не дойдет?.. Ладно. Пошутили. Я-то по конкретному делу. Убегая, немцы вроде оставили здесь небольшой склад: мука, оливковое масло в бочках, шоколад, что-то еще. Склад где-то в лесу. Не слыхали?

— Пока нет, — ответил Анциферов. — Про такое мужики объявлений не дают.

— Уточнить бы… У кого можно?

— А вам никто не скажет. Трофейное — оно ничье, раз не оприходовали. Народ растащит по хатам. Или уже растащили.

— Правильно сделали, если так, — засмеялся Вельтман. — Но может, еще не успели?.. Уточнить бы, где этот склад.

— Мертвое дело, — махнул рукой Анциферов. — Тут мужики — молчуны. Кто вы им? А никто. Сегодня здесь, а завтра убыли. Так что страху у них никакого. Но мне скажут! С ними надо уметь говорить! Найду я вам этот склад. Но с условием: дайте на два дня машину. Корма свезти надо отсюда и еще из нескольких сел. На санях не развернешься. Да и пацан мой, кучер, совсем плох. Всю ночь спать не давал — кашлял, хрипел.

— Далеко возить? — спросил Вельтман.

— За день по две ходки можно сделать.

— Надо посоветоваться с начальством. — Вельтман надул языком щеку.

— Долгая история, — разочаровался Анциферов.

— Я начальство с собой вожу, вон — в кабине. — Вельтман повернулся к машине: — Нина!

Подошла шоферша.

— Слушай, Нина, тут такое дело… Надо помочь товарищам. Несколько ходок сделать, корма. Нам за это с тобой обещают склад тот самый на блюдечке поднести, — весело глядя на нее, сказал Вельтман. — Как смотришь?

— А горючее чье? — спросила Нина.

— Ладно тебе торговаться, — улыбнулся Вельтман. — Шоферская психология. — Здоровой рукой он обнял девушку, привлек к себе. Чуть подняв плечо, Нина сделала попытку отстраниться, но Гурилев подметил, что жест этот был пустой, больше похожий на игру, снизу вверх глаза ее ласково метнулись по лицу Вельтмана.

«Ужели все так просто? — подумал Гурилев. — Ведь три дня, как познакомились! Или нынешнее время все уплотняет, убыстряет, не меняя существа дела? И чувства, и поступки, и саму жизнь…»

— Тогда езжай с товарищем Анциферовым, — сказал Вельтман.

— А ты куда? — не стесняясь, на «ты» спросила она.

— Не потеряюсь, найдешь.

Она поднялась на цыпочки, что-то шепнула Вельтману на ухо, затем коротко бросила Анциферову:

— Садитесь… Скажите — куда.

Они уехали. У Вельтмана были еще какие-то дела в селе.

— Увидимся, — сказал он Гурилеву и ушел.

— Пойдем, что ли? — нетерпеливо спросил Володя, шагнул к дороге.

— Да-да. — Гурилев двинулся за ним.

* * *

— Теперь куда? — спросила Нина.

— Вправо, к лесу, — ответил Анциферов.

— Увязнем там.

— Давай, давай. По просеке. Она прямо к Бережанке выведет.

Они въехали в плотный лиственный лес. Черные деревья с жесткими промерзшими ветвями и спутанные густо кустарниковые заросли слились в одну, почти не пробиваемую взглядом стену. Лес был старый, с буреломами, валялись легкие, пустотелые, давно сгнившие ольховые и березовые стволы, обглоданные муравьями и зверьем, зараставшие с весны высоким буйным папоротником. За годы войны лес бесприглядно дичал, даже поперечные просеки, некогда делившие его на участки, вроде сузились, обжатые с боков нависшими цепкими ветвями.

Дорога шла наезженная, кое-где с глубокими заснеженными колеями, и, боясь посадить в таких местах машину, Нина норовила ехать одной стороной грузовика по бугру над колеей. Тогда машину клонило, и Анциферов тревожился: не сползут ли в кювет. Но когда привык, болтаясь от этих маневров то вправо, то влево, стал похваливать Нину и молча радовался, что пофартило раздобыть грузовик.