Ночь Гарпалики - [4]

Деревня встретила их воплями и женскими причитаниями. Видны были следы набега, некоторые хижины разрушены. Все жители начали собираться на прокаленной солнцем, вытоптанной площадке перед домом Ярда.

– Что у вас случилось? – спросил, спешившись, Меламп.

– Все из-за тебя! – глаза Ярба яростно сверкнули. – Из-за тебя! Ты велел поджечь рощу Бендиды, и пламя перекинулось на Тамир, и выжгло их селение. И теперь они винят нас во всех бедах и убивают наших, где ни застанут, и нападают на нас толпами!

– Что за дурь! Чистый случай, что ветер в ночь облавы дул в их сторону. Ведь так же могла выгореть и ваша деревня.

– Но они не хотят этого знать. Они точно взбесились, и нет нам покоя! И что же теперь делать?

Жители деревни вновь загомонили, на все лады повторяя последние фразы, и один голос перекрыл все.

– Я видел ее!

Ферет протолкался вперед. Он страшно побледнел под грязью и загаром, кожа его обтянула скулы, нос заострился.

– Я видел ее! – вновь выкрикнул он. – Ее волосы – как солнце, а глаза – как небо! Она протянула ко мне свою руку, и кисть ее была отрублена, и из обрубка хлестала кровь! И она сказала: «Вы сожгли меня, и ветер разнес мой пепел по всему вашему краю, вы дышали им, и я вошла в вашу плоть и кровь, и теперь владею вами! А тебя, за то, что ты дал моей руке сгореть, как подобает, а не оставил ее гнить в траве, я избираю, чтоб ты объявил мою волю своими устами…»

– Свяжите этого щенка! – прервал его Ярд. – Свяжите и бросьте в свиной хлев!

Пастухи быстро скрутили и уволокли его. Вслед ему понесся женский визг. Это билась, метя космами пыль, Долола, жена Ярба. На губах ее выступила пена. На припадочную вылили бурдюк воды, и она утихла, продолжая что-то невнятно бормотать. Можно было разобрать только одно слово : «Гарпалика».

Ночью кто-то швырнул горящую головню в дом Ярба. Сухое дерево занялось споро. В суматохе пожара никто не заметил, как убежал Ферет.

И это было только начало странной болезни, поразившей лесной край. Люди находили чудовищное наслаждение в поджогах, и часто бывало, что они не разбирали, предают ли огню дома соседей и чужих родов, или свои собственные, и с тупым удовольствием наблюдали, как горит все их жалкое достояние. И все больше женщин каталось в судорогах, вопя, что в них вселился дух Гарпалики, и они видят мелькающих в траве змей, и они десятками корчились среди пепла и золы. А мужчины все чаще впадали в беспричинную ярость, хватали ножи и топоры, мчались, не разбирая дороги, круша все и вся на своем пути. А иные собирались толпою в круг, и полосовали себя ножами и острыми камнями, бессмысленно повторяя: «Возьми нашу кровь! Возьми нашу кровь!», пока не валились от слабости. Стояла засуха, земля была твердой, как камень, а небо сплошь затянуло дымом пожаров, и днем было темно, как ночью, и ветер вместо дождя приносил пепел. И безумие не утихало, оно охватывало и тех, кто ничем не был причастен к убийству Гарпалики, и даже не знал о нем, но немедленно впадал в помрачение духа, стоило ему только услышать об этом. Так заразительна была болезнь. И все объединились в ней, не разделяясь на роды, семейства и селения. И все обвиняли Мелампа и Ярба, которые привели на землю ночь Гарпалики, и хотели их убить, но старая Сидеро из Тамира вспомнила о слепом провидце, удалившемся в горы так давно, что имя его забылось. И неизвестно было, жив ли он. Однако, когда за ним послали, оказалось, что еще жив и беседует с небесными богами.

Все, кто был в силах, собрались на пожарище Тамира – израненные, в обгоревших лохмотьях. Женщины обрезали волосы и присыпали головы золой. На середину вытолкнули связанных Ярба и Мелампа, и стали ждать.

Двое сильных мужчин вывели под руки слепца. Шкуры, в которые он облекал свое ветхое тело, совсем вытерлись и облезли, борода опускалась до колен, бельма скрывали глаза. Все зарыдали и застонали, понося двух нечестивцев, виновников смерти и проклятия. Но старец поднял иссохшую руку. Его спутники успели ему все рассказать.

– Верно, – произнес он слабым, но ясным голосом. – Они виновны. Но виновны также и вы все. Вы подчинились Гарпалике, она сделалась вашим божеством. Так признайте же ее богиней по праву! Постройте ей храм и почитайте ее! Приносите жертвы на ее алтарь, и когда она смилостивится над вами, жертвы перестанут быть кровавыми, и спокойствие вернется к вам.

В ту же ночь прошел сильный дождь, затушивший лесные пожары, в чем ясно выразилась воля небесных богов, подтвердивших слова провидца.

Из сосновых бревен и гранитных валунов воздвигли святилище. Позднее в нем встал идол – грубое деревянное подобие женщины, у ног же его неизменно покоились бронзовый меч и браслет. Но первым делом в храме соорудили каменный алтарь с желобами по краям. И первая кровь, что стекла по этим желобам, принадлежала Ярбу и Мелампу. И когда, по слову провидца, вновь вернулось спокойствие, с годами людей перестали приносить в жертву, и богомольцы вели в святилище овец и ягнят, а кто победнее – нес мелкую птицу.

Так проходили годы. Примерно три десятилетия спустя, уже в правление Ээтиона, фригийский купец, проездом остановившийся в Медвежьем Броде, купил в деревне ягненка, прежде, чем совершить молитву. Старый жрец Ферет, которому он передал жертву, рассказал ему историю храма, посетовав, что нынче многие совсем забыли ее, и верят, будто Гарпалика всегда была божеством, одним из воплощений Бендиды, великой богини-охотницы. Купец пожал плечами.