Ночь эльфов - [20]

Блориан смотрел им вслед и не двинулся с места, пока они не исчезли.

Казалось, что в Лот возвращается побежденная армия. Многочисленные раненые не поспевали за остальными, двигавшимися быстрым маршем по приказу герцога Горлуа, и образовали жалкое шествие позади основного войска – окровавленные, шатающиеся, обессиленные. Некоторые умерли, по дороге, других приютили крестьяне, третьи были ограблены мародерами, забиравшими у них все, кроме жизней, или убиты уцелевшими воинами-гномами – те, напротив, отнимали только жизни… Когда эта дезорганизованная армия вернулась в Лот, сам город стал казаться израненным, словно покрытым страшными шрамами бесчестья, свершившегося здесь несколькими месяцами раньше, когда началась война с гномами – внутри городских стен.

И, однако, люди были победителями.

Лот был украшен по случаю победы, и все жители высыпали на крепостные стены и прильнули к бойницам. С крыш свисали длинные знамена цветов города и его святых-покровителей. Однако крики радости смолкали на устах горожан при виде возвращавшегося войска. Поступь солдат была медленной и тяжелой, и они все еще были покрыты красноватой пылью, похожей на засохшую кровь. Матери и жены, пристально вглядываясь в них со стен, вздрагивали при виде этих измученных, с трудом бредущих мужчин, искали среди них своих мужей и сыновей и плакали, заметив их или, напротив, не увидев.

Затем показалась повозка, на которой лежало тело короля Пеллегуна в искореженных доспехах. Ткань закрывала его плечи, внезапно опадая там, где должна была находиться голова. Рядом с повозкой ехал верхом герцог-сенешаль Горлуа. Его лицо было бесстрастно, заплетенные в косички седые волосы подрагивали от мелкой рыси коня. Он въехал под арку подъемного моста, даже не взглянув на собравшуюся толпу.

Войско остановилось на пологой насыпи за крепостной стеной, и солдаты выстроились, подчиняясь командам сержантов, чтобы получить свою награду за этот поход – медью или золотом, в зависимости от ранга. Но Горлуа не стал задерживаться. В сопровождении рыцарей из своей свиты, окружавших его и погребальную повозку, он миновал предместья – железные колеса с грохотом катились по неровным камням мостовой. Он не отрывал глаз от высоких дворцовых башен, возвышавшихся над городом.

Подъехав к дворцу, он остановил коня, и некоторое время помедлил, словно размышляя; затем спешился, взял какой-то бесформенный сверток, лежавший рядом с телом короля, и двинулся вперед, через огромный нижний зал, навстречу королеве Игрейне, которая уже стояла у подножия широкой дворцовой лестницы в окружении своих придворных дам, герольда и личной стражи. Она была еще бледнее, чем обычно, и казалась совсем маленькой среди этой толпы, слишком юной, чтобы быть королевой…

– Сенешаль герцог Горлуа де Тентажель! – провозгласил герольд, ударяя в каменные плиты своим железным посохом.

Горлуа невольно приостановился. Придворный этикет сейчас казался особенно неуместным, но ведь некогда он сам устанавливал его правила – словно оковы, призванные сдерживать чересчур фамильярные манеры баронов, старых товарищей по оружию, которые порой полагали, что им все дозволено, потому что когда-то в одном из сражений они спасли жизнь тому, кто впоследствии стал их королем. Горлуа глубоко вздохнул, закрыл глаза и поднял руки, чтобы пажи могли снять с него меч и плащ, покрытый красноватой пылью,– никто не должен был находиться вооруженным в присутствии королевы. Или короля. Но король ведь умер, не так ли?

Горлуа вздохнул, когда паж снял с него перевязь, на которой так приятно было ощущать тяжесть священного меча гномов. Но тут же он схватил руку пажа с мечом и воздел ее вверх, обхватив рукоять поверх его пальцев.

– Экскалибур! – крикнул он хриплым голосом, прерывающимся от усталости и забившей горло пыли, и обнажил меч. – Проклятый талисман гномов!

Он поискал глазами капеллана королевы, брата Блейза – это был монах-францисканец, одетый в серую грубошерстную рясу, с выбритой тонзурой, тощий, как голодный год, – как и полагалось по жалкому уставу его нищенского ордена.

– Бог даровал нам победу! – продолжал Горлуа, слегка наклонив голову в сторону монаха. – Но этот языческий талисман достался нам дорогой ценой! Король… Король мертв!

Игрейна осталась неподвижной, словно каменное изваяние, в своем длинном платье из темно-красного бархата, узкие рукава которого закрывали ее руки до кончиков пальцев. Она побледнела сильнее, чем ткань ее головного покрывала, скрывавшего длинные белокурые волосы. Однако Горлуа знал, что она не любила Пеллегуна. Да и как она могла его любить? По возрасту он годился ей в отцы, если не в деды (как, впрочем, и сам Горлуа), и не скрывал, что никогда не любил никого, кроме своей первой жены, королевы Брунгильды, которая умерла родами, забрав с собой их единственного ребенка. За это он предал смерти друидов из эльфийского леса, а также монаха, оказавшегося достаточно безумным, чтобы сказать ему в утешение, что на то была воля божья.

Пеллегун женился на Игрейне лишь много лет спустя, потому что она происходила из рода Кармелид известного своей плодовитостью, но она так и не подарила ему наследника, поэтому король оставил ее ложе. Тогда ей было всего шестнадцать, и оказаться запертой в каменных стенах Лота, без любви, без друзей, все время помнить о своем ранге и делать вид, что не слышишь перешептываний, которые сопровождают любое ее появление рука об руку с королем, было тяжелым испытанием. Однако она сохранила свою красоту. Игрейна была невысокого роста, с широкими округлыми бедрами и тонкой талией. В двадцать два года ее лицо оставалось совсем детским, а грудь – девической (именно это много лет назад и привлекло внимание короля). Сейчас Горлуа откровенно, без всякого смущения, разглядывал ее.