Ночь длинных ножей - [99]

Фюрер ничего не отвечает. Это может означать все, что угодно: он ничего не знает о том, что сообщил ему Папен; он прикажет начать следствие; он в душе потешается над Папеном или, наоборот, совершенно согласен с ним. Но когда вице-канцлер заявляет, что намерен подать в отставку и сделать это публично, Гитлер начинает возражать.

«Ситуация в стране очень напряженная, – говорит он, – я не могу принять вашей отставки, пока все не успокоится. А тем временем прошу вас выполнить одну мою просьбу и принять участие хотя бы в ближайшем заседании рейхстага, где я намерен дать отчет о своих действиях».

Но Папен не соглашается на это. «Я не вижу никакой возможности и дальше занимать свое место в Совете министров», – заявляет он.

Однако Гитлер все-таки сумел добиться того, что было ему нужно, – отставка Папена произойдет без огласки. Народ не узнает о расхождении мнений канцлера и его заместителя. Пусть люди думают, что в правительстве рейха, от Гинденбурга до Папена, от Бломберга до Рудольфа Гесса, царит единство и гибель Рема и других осужденных произошла по единодушному согласию всех его членов. Видимость единства – это все, что нужно Гитлеру. Пусть Папен не присутствует на сессии рейхстага, пусть его не будет на скамье, где сидит правительство, – у Гитлера еще есть время, чтобы уладить этот вопрос. Сессия назначена на 13 июля и состоится в здании Кроль-оперы.

Гитлер возвращается в зал заседаний один. Он совершенно спокоен. Генералы Бломберг, Гесс, Геринг и все другие министры уже заняли места у длинного прямоугольного стола. Гитлер, стоя у своего стула и уперев кулаки в бумаги, лежащие перед ним, излагает свою версию событий.

Он говорит, все более возбуждаясь. «Под эгидой Рема, – начинает он, – сформировалась клика, членов которой объединяли личные амбиции и извращенные пристрастия...» Голос его возвышается, он полон гнева и презрения. «Рем много раз давал мне слово чести. Я всегда защищал его, но он предал меня, своего фюрера, предал подло, как изменник». Казненный Рем конечно же виноват во всем. «Рем имел дурные привычки [о которых Гитлер знал уже давно, но которые именно сейчас сделались почему-то нетерпимыми]... Он окружил себя мужчинами, и все они понесли жестокое, но заслуженное наказание...» Выясняется, что кровь Рема очистила нацизм. «Рем хотел предать свою страну... Между Ремом, Шлейхером, фон Альвенслебеном, Грегором Штрассером и французским послом существовала тайная связь...» Гитлер, словно молотом, вбивает эти слова в головы слушателей, а потом долго молчит, прежде чем заявить, что он, фюрер, решил провести операцию, подробности и успешное завершение которой членам правительства хорошо известны.

Он садится; лицо его мокрое от пота. Он заново пережил «ночь длинных ножей», заново разыграл спектакль, где справедливость наказывает измену. Это была репетиция той длинной речи, которую он произнесет в парламенте и которую услышит весь народ. Встает генерал Бломберг, чтобы ответить фюреру, – суровый, уверенный в себе и спокойный. Облаченный в простую форму, увенчанный многими наградами, Бломберг одним своим видом внушает уважение. Он – олицетворение преданного и благородного солдата, честно выполняющего долг перед рейхом.

«От имени правительства, – заявляет он, – я благодарю канцлера, который своими решительными и мужественными действиями спас немецкий народ от ужасов гражданской войны».

Бломберг делает паузу. Все взгляды устремлены на него. Фюрер тоже смотрит на него, но, скорее всего, не видит.

«Как государственный деятель и солдат, – продолжает Бломберг, – канцлер в этот суровый и опасный момент действовал так умело, что своей верностью и преданностью делу рейха сумел породить в правительстве и во всем немецком народе ожидание новых великих подвигов».

После этого выступает министр юстиции. Он заявляет, что канцлер не только защитил закон, но и своей властью фюрера и Верховного судьи государства создал новый закон, когда возникла такая необходимость.

Фюрер слушает с насмешливой и недоверчивой улыбкой. Мыслями он далеко отсюда. Генералы, юристы, люди с жестко накрахмаленными воротничками, буржуа, монархисты, профессора, юнкера, дипломаты – все они теперь на его стороне, все одобряют его действия и льстят ему – даже Франц фон Папен, который пытался было протестовать, но в конце концов подчинился его воле.

Заседание Совета министров подходит к концу, и Гитлер в знак уважения провожает министров до двери – он чтит древний обычай.

Через несколько часов он принимает Германа Раушнинга, президента сената города Данцига, с которым любит поболтать. В своей гостиной, окруженный близкими друзьями, он дает волю своему языку и даже позволяет себе пройтись по поводу близкой смерти маршала Гинденбурга. Его речь, полная презрения и гнева, течет нескончаемым потоком.

«Они просчитались... они думали, что мне пришел конец... но они жестоко просчитались. Они еще меня не знают. Они презирают меня, потому что я вышел из народа, из отбросов общества, как они говорят, потому что у меня нет образования, а мои манеры и методы шокируют их куриные мозги...»