Ночь без любви - [2]
Технику написания детектива он освоил в совершенстве, настолько, что и самому неловко использовать одни и те же устоявшиеся приемы.
В последних двух романах «Кандибобер» и «Падай, ты убит!» проза приобретает объемность, многомерность, звучат пронзительные, ностальгические нотки.
Предвидения его не только конкретны, но и сродни пророчеству.
Мы с ним давно не виделись. Редкие письма, редкие звонки, порознь празднуем свои успехи и праздники, порознь переживая неудачи. Но книги свои он присылает мне регулярно. Последний роман читал неторопливо, смакуя, с сожалением поглядывая на убывающие страницы.
Давай, пиши, старый мой дружище Виктор Алексеевич Пронин, мастер прозы. Читатели ждут!
Евгений Городецкий
Каждый день самоубийства
День начинался в полном смысле слова мерзко. Соседняя котельная, то ли от избытка тепла и пара, то ли от недостатка слесарей, начала спозаранку продувать трубы и так окуталась паром, «по совсем исчезла из виду. А гул при этом стоял такой, будто где-то рядом набирала высоту эскадрилья реактивных самолетов. Гул продолжался десять минут, пятнадцать спать было невозможно, и Демин, почувствовав, что уже сам начинает вибрировать в такт гулу, поднялся. Он босиком прошлепал но линолеуму в соседнюю комнату, включил свет и направился к окну, чтобы взглянуть на термометр. Красный столбик заканчивался где-то возле пуля. Жестяной карниз был покрыт мокрым снегом, тяжелые хлопья сползали по стеклу, внизу на асфальте четко отпечатывались редкие следы первых прохожих. Снег, видно, пошел недавно, и был он медленным, влажным, каким-то обреченным, будто знал, что до следующего утра ему никак не продержаться.
Демин открыл форточку, зябко поежился, охваченный холодным, сырым воздухом. Котельная все еще гудела, и Демин смотрел на клубы пара без ненависти или недовольства. Только страдание можно было увидеть на его лице.
— Нет, это никогда не кончится, — беспомощно пробормотал он, отправляясь в ванную бриться.
— Пельмени в холодильнике, — не открывая глаз, сонно сказала жена.
— Ха! В холодильнике… Не в гардеробе же…
— И посади Анку на горшок. А то будет горе и беда.
— Посажу, не привыкать сажать-то…
Нет, день все-таки начался по-дурацки. Усаживая дочку на горшок, Демин забыл снять с нее штанишки, а когда спохватился, было уже поздно. Сделав нехитрые свои дела, она спала прямо на горшке, и Демин опять уложил ее в кроватку. А потом он вставил в станочек новое лезвие и, конечно, порезался, обжегся бульоном, когда ел пельмени, и, спускаясь по лестнице, водил языком по нёбу, пытаясь оторвать обожженную кожицу.
На улице Демин облегченно вздохнул — котельная наконец-то угомонилась, и наступила такая тишина, что он услышал шлепанье капель с крыши дома, гул электрички в двух километрах и даже собственное дыхание. До станции решил идти пешком, но не успел сделать и нескольких шагов, как грохочущий, еще издали ставший ненавистным грузовик обдал его грязным снежным месивом. Демин даже не чертыхнулся. Он успокоился.
— Все понятно, — пробормотал он вслух. — Намек понял. Что-то будет… Благодарю за предупреждение.
Шагая к станции, он думал о том, как сядет в вагон электрички у окна и будет смотреть на медленно светлеющее небо, на грузные от мокрого снега ели, на черные контуры редких изб с тускло светящимися маленькими окнами, замечать, как по мере приближения к Москве огней становится все больше и все они сливаются в зарево.
На перроне ему повезло — двери вагона распахнулись прямо перед ним. Демин быстро вошел и сел на свободное место у окна. Даже здесь, в несущемся поезде, чувствовался запах тающего снега, мокрой коры деревьев и многих других неуловимых вещей, которые твердо обещали — скоро тепло. Из полумрака вагона были видны поля, перелески, дороги с ожидающими машинами на переездах, а потом, когда электричка въехала в Москву, Демин с грустью рассматривал мокнущих на платформах людей, светлые окна в просыпающихся домах, тусклые отражения фар на дорогах, железнодорожных платформах, автобусных станциях.
Подходя к управлению, он сразу понял, что пришел первым — окна маленьких кабинетиков следователей были еще темные. Светилось лишь окно начальника следственного отдела.
— Чего это он? — вслух спросил себя Демин. — Тоже котельная разбудила? — Он усмехнулся, но возникшая настороженность не прошла. Открывая тяжелую дверь, он остро ощутил и холод мокрой металлической ручки, и то, что она висела на проржавевших шурупах, увидел, что лампочка на площадке явно мала, перила разболтаны, хотя поправить — минутное, копеечное дело.
— Привет! — буркнул Демин, проходя мимо дежурного — тот за большим витринным стеклом неслышно разговаривал с кем-то по телефону.
— Погоди! — крикнул дежурный. — Срочно к начальнику следственного отдела.
— На кой?
— Не будешь так рано на работу приходить!
— Раздеться-то я могу?
— Ни к чему, наверно!
— Даже так… — Демин озабоченно ссутулился и, сунув руки в карманы намокшего плаща, медленно зашагал по длинному узкому коридору, с сожалением прошел мимо своего кабинета, искоса глянув на номерок, приколоченный к двери. Нулевой день, подумал он, это точно. Где-то он читал, что у каждого через какое-то время наступает этот самый нулевой день — человек вроде впадает в заторможенное состояние, повсюду опаздывает, везде ему не везет, и все у него невпопад. Писали, что в какой-то японской компании даже высчитали нулевые дни всех служащих и вручают им в эти дни любезные предупреждения так, мол, и так, дорогой, сегодня будь осторожен, чтобы не попасть под машину, не поссориться с друзьями, не разругаться с женой. Точно, у меня сегодня нулевой день, удовлетворенно подумал Демин и решительно постучал в кабинет Рожнова.
