«No Woman No Cry»: Моя жизнь с Бобом Марли - [8]

Кто-то однажды сказал, что ямайские танцы это «ночной клуб, средство массовой информации, место для собраний, церковь, театр и школа одновременно». Современная ямайская поп-музыка просто называется «дэнс-холл». На самом деле этот танцевальный «холл» мог случиться где угодно, в помещении или на улице. Иногда народ собирался в каком-нибудь здании, но точно так же это могли быть двор, поле или автостоянка. Музыка была или живая, или приходил диджей с пластинками и огромными колонками. Диджей мог что-нибудь говорить поверх музыки, как американские диск-жокеи, чтобы придать толпе энергии и всех расшевелить. Иногда две звуковые установки играли друг против друга, соревновались, кто привлечет большую аудиторию, — так в Штатах, в Новом Орлеане, джаз-бэнды, встретившись на улице, пытаются заглушить и переиграть друг друга.

Хотя я всегда слушала радио и пластинки, на деле я не очень много видела, потому что меня растили в строгости, и все это было для меня внове. Я никогда не бывала на танцах, пока Боб меня не взял с собой. К тому времени «The Wailers» были одной из ведущих ямайских групп, их записи крутили на танцах и по радио. И поскольку их присутствие всегда производило впечатление и помогало продажам пластинок, им посоветовали по пятницам и субботам ходить в тот или иной танцзал. Сначала Боб даже не хотел меня брать, он говорил:

— Знаешь, завтра будут танцы, но я думаю, мне не стоит тебя брать, потому что может случиться драка.

А я смеялась:

— Так я и на драку хочу посмотреть!

Но бог с ними, с драками, — первые впечатления были для меня просто потрясающими! Смотреть, как все толкутся и обжимаются, мне было в новинку. И конечно, как Боб и предсказывал, время от времени вспыхивали конфликты — это в те дни было типично. Перестрелок тогда не было, но какой-нибудь парень вдруг разбивал бутылку или вытаскивал зазубренный нож, приставлял к горлу другого парня и говорил: «Если ты полезешь танцевать с моей девушкой еще раз, я тебя убью!»

Бывали случаи, когда Бобу приходилось брать меня за руку и спешно выводить из толпы, чтобы уберечь от летящих бутылок. Так что под конец вечера он часто ворчал: «Я же тебе говорил!» Но подобные сцены не пугали меня, потому что весь этот мир казался мне таким заманчивым — это была «настоящая жизнь», с которой я до сих пор не сталкивалась.

Еще с тех самых пор люди иногда спрашивали, приходилось ли мне выбирать между Шэрон и Бобом, как часто случается, когда строишь новые отношения, но уже имеешь ребенка, за которого отвечаешь. Но мне не приходилось делать этот выбор. Мы оба стали родителями для Шэрон, и я редко оставляла ее надолго, потому что Боб был не того сорта отец, чтобы это допустить. Он непременно напоминал мне: «Что бы ты ни делала, поторопись, потому что пора домой к ребенку», или «Думаешь, тетушка справится, пока мы заканчиваем запись?» Он был очень ответственный, и это меня бесконечно в нем впечатляло — его забота о моем ребенке, которая позволяла мне, в свою очередь, проявлять большую ответственность. Я для него была не просто девушкой, с которой можно просто забавляться и хорошо проводить время. Он даже воспитывал меня: «У тебя ребенок, не задерживайся здесь!» Или, если запись затягивалась, он говорил: «Рита, ты уверена, что еще можешь тут оставаться? Точно ребенка еще не пора кормить? Может, лучше сходишь домой и потом вернешься?» Так что он всегда внимательно за мной следил и напоминал о ребенке.

Я постепенно превращалась в то, что тогда именовали приятной юной леди. У Робби были и другие девушки в жизни, с которыми у него случались близкие отношения, я знала, что он не святой, но он проявлял ко мне уважение и держал их на расстоянии.

Когда мы в первый раз поцеловались, у нас было настоящее свидание. Он повел меня в «Амбассадор», местный театр, где проходили концерты и представления, а иногда и показывали фильмы. Туда все ходили: родители водили туда детей, мальчики встречались там с девочками, молодые люди — с девушками. Но свидания не входили в тетушкин список дозволенного времяпровождения, так что я не могла просто сказать Бобу: «Конечно, я хочу пойти с тобой в кино». Мне пришлось придумать историю о специальной репетиции — против репетиций тетушка не возражала, она уважала мою одержимость и попытки делать что-то свое. Конечно, она согласилась, но не преминула добавить:

— Дольше восьми или девяти не задерживайся!

— Конечно-конечно, — соврала я и убежала в кино.

Не могу вспомнить, как назывался фильм, потому что после первых нескольких минут мы уже забыли о нем. Большую часть времени мы смотрели друг другу в глаза, просто смотрели в глаза очень долго — у нас уже была такая привычка, возможно потому, что во время записи или выступления нужно постоянно переглядываться, чтобы не ошибиться. Но глаза так многое могут сказать! Я привыкла следить за тетушкиными глазами в поисках сигналов. То же самое было и с Бобом, взгляды всегда были нашим способом общения, и вместо того, чтобы смотреть на экран, мы смотрели долго-предолго друг другу в глаза и вдруг в следующий момент мы уже целовались, и — я не могла в это поверить — я просто улетела! И я видела, что он тоже! Но я лучше держала себя в руках и поняла, что это может зайти так далеко, как я и не предполагала, поэтому лучше и не думать об этом, лучше смотреть кино!