Низвержение духов Тьмы. Духовные подосновы внешнего мира - [35]

Или возьмем нечто другое. В известном отношении духовный мир был открыт духовному оку Лютера. Нет нужды оправдывать его встречи с дьяволом, как это делает Рикарда Хух, хотя в остальном ее книга о Лютере написана весьма достойно. Но его встречи с дьяволом не надо в наши дни оправдывать, говоря: он не верил в дьявола с хвостом и рогами, гуляющего по улице. Он имел действительные встречи с дьяволом. Он знал, что это существо ариманической природы; это он прекрасно знал. Перед его духовным оком, как перед человеком четвертого постатлантического периода, духовный мир был еще до известной степени открыт — открыт как раз для тех явлений, которые, естественно, важны для пятой постатлантической эпохи. А самые важные духовные силы пятой постатлантической эпохи — это силы ариманические. Потому он их и видел. И наоборот, люди пятого постатлантического периода имеют то свойство, что находятся под влиянием этих сил, но не видят их. Но поскольку Лютер в каком‑то смысле пришел из четвертого постатлантического периода, он видел эти силы и реагировал соответственно. И если не принимать этого во внимание — этой их конкретной взаимосвязи с духовным миром, — то Лютера просто не понимают.

Если вы возвращаетесь в XV, XIV, XIII, XII столетия, вы повсеместно находите прозрение в материальное пресуществление. Написанное позднее — это по большей части надувательство, так как соответствующие тайны были потеряны с окончанием четвертой постатлантической эпохи. Но ведь не все из написанного было сплошным надувательством, там содержалось и много правильного, его только трудно обнаружить; а в том, что писалось в более позднее время, как раз нет ничего выдающегося. Ибо соответствующие тайны были утрачены. А во времена, когда еще были известны тайны алхимии, — в четвертую постатлантическую эпоху, — в церковных сферах можно было спокойно говорить о пресуществлении, о превращении хлеба и вина в плоть и кровь, ведь с этими словами еще могли связывать определенные понятия. Лютер был тесно связан с образом мыслей, со строем чувств четвертой постатлантической эпохи, но был вписан в пятую. Поэтому он должен был изъять пресуществление из физических, материальных взаимосвязей трансформации. И чем же было для него это таинство, пресуществление? Процесс, происходивший только в духовном. Нет никакого превращения, говорил он, а только когда производится таинство, в верующих переходит тело и кровь Иисуса Христа. Все, что говорил Лютер, все, что он думал и ощущал, он говорил, думал и ощущал потому, что он имел склад души человека четвертой постатлантической эпохи: те духовные взаимосвязи с богами, которые существовали у людей четвертой постатлантической эпохи, он спасал ради пятой, богооставленной эпохи — материалистической, духовно опустошенной, утратившей веру, покинутой истинным знанием эпохи.

Тогда фигура Лютера обретает духовный «вес», тогда понимают, почему он сказал то или иное, совершенно независимо от впечатления, которое он производит на нас в наши дни. Он прочно коренится во внешнем мире, как имеющий подлинный вес. И пусть сотни и тысячи современных теологов или историков приходят и описывают свои впечатления, — весомой личности у них не получится, а только картонный персонаж.

Теперь вы видите, к чему все сводится в настоящее время. Все сводится к тому, чтобы обрести понимание тех факторов, которые придают окружающему миру духовный вес, — понимание, что дух живет во всем и что человек только тогда найдет этот дух, когда попытается приступить к нему с духовной наукой. Вы можете собрать сколько угодно документов и материалов по поводу Лютера, вы можете во внешнем смысле слова нарисовать его точный образ, — он останется относительно картонным персонажем, если вы не сможете обратиться к тому, что придает образу духовный вес. Тогда опять‑таки может быть сказано: это ведь горько, что высокодуховные умы могут дать только такие описания, которые по весу можно сравнить с картоном. И даже если так, но ведь эти описания поистине прекрасны, во многом удачны, неужели же они разом должны теперь измениться? Разве нельзя и дальше продолжать радоваться таким описаниям? Перед нашим взором встают два вопроса, которые могут нас сильно затронуть. Почему же тогда духовный мир пробудил в людях такие инстинкты, которые привели к этим описаниям? Ведь, собственно, эти вещи указывают на одно весьма распространенное явление, тесно связанное с человеческой природой. Я уже указывал, что мы живем в такое время, когда должны проявиться определенные истины, которые неудобны для людей. Но кто читает знаки времени, тот знает, что такие истины должны прийти.

Для текущего номера журнала «Рейх» я написал первую часть своей статьи о «Химической свадьбе Христиана Розенкрейца». И там я подспудно указал на одну из таких истин. Еще совсем недавно считалось предосудительным со стороны знающих открыто говорить о таких вещах, а в наше время эта открытость вполне закономерна, хотя и может создать неудобства. И как раз с тем, на что я сегодня хотел указать, связано одно небольшое место в этой статье, которая скоро появится в «Рейхе»