Низкие звезды лета - [2]

Она лежала на животе поверх сбитых простыней. Скворцы-пересмешники на все еще освещенном тополе в окне дразнили соседского кота. Марк осторожно размазывал простоквашу по ее горячей спине, стараясь не запачкать сарафан Кожа была нежной, и при каждом движении руки Марка Лара ерзала всем телом Бретельки были развязаны и сброшены вниз. Особенно горячими и темными были ее плечи. Марк, стоя на коленях, медленно водил мокрыми ладонями по худым лопаткам и лишь кончиками пальцев по шее - там, где были отбившиеся от зачесанных в пучок волос дымчатые завитки. Его колени и даже голова тряслись. Он сжимал зубы, потому что, как зимою на катке, у него мелко стучали зубы. Простокваша на Лариной спине высыхала моментально. Он начал смазывать спину уже в пятый раз, когда Лара, медленно шурша, повернулась. "Здесь тоже",- сказала она Какая-то пуговица, что-то натянув, лопнула, сарафан исчез совсем Марк, больно закусив губу, зачерпнув из банки голубой простокваши, осторожно, словно боясь обжечь или обжечься, коснулся горячей кожи Лара вздрогнула и, подняв на него глаза, перехватила его мокрую руку и крепко положила ее на совершенно белую с темным соском грудь. Он услышал, как за его спиною в открытом окне с визгом и треском крыльев промчались стрижи "Здесь тоже",- с запозданием сказала Лара. "Там ничего не обгорело",- шепотом возразил Марк. "Все равно " Ее рука прижимала его руку все сильнее и сильнее, и ее грудь под его пальцами напрягалась, словно росла. Он услышал стрекот вертолета, возвращающегося из долины на заставу, стрекот перешел в ритмичное уханье, в грохот, и в следующий момент рука Лары уже вела его руку по горячему мягкому животу. Не в силах больше держать голову на весу, он уронил ее на подушку рядом с Лариной головой, прижавшись губами к ее шее, с ужасом чувствуя, как нежная шелковистая кожа переходит в нежные, почему-то о мокрые волосы, затем был провал, лицо Лары повернулось к нему, ее глаза стали огромными, как к да, под водою, и она, словно потеряв дар речи, выпучив губы, попыталась выдавить какое-то слово, но только смогла простонать. "А-а-а-а! а-а..."

"Мавр! - прогремело под окнами.- Дрыхнешь, обормот? Давай спускайся Пора. Слышишь?" Лицо Марка было покрыто потом. Он чувствовал, как щекотный ручеек пота змеится у него между лопаток. Лара смотрела грела на него невидящим взглядом. Пальцы Марка были в чем-то вроде раздавленных персиков. Персики эти ритмично пульсировали. "Мавр?" Тяжелые шаги начали подниматься по лестнице, остановились

Еще!- прошептала Лара. Ее дыхание было сухим и частым. "Борис! - услышал Марк голос матери.

Захвати сверху карты". На тумбочке или же в столике ." Шаги начали подниматься опять. Марк попытался я высвободить руку, но Лара держала ее с такой жуткой силой, что он перестал сопротивляться. Ее ноги и были вытянуты, и вся она ритмично двигалась, вжимая и вжимая его онемевшие пальцы в раздавленные персики. Шаги прошли мимо. Раздался скрип пола в соседней комнате. Лара дышала все быстрее и быстрее Глаза ее опять закрылись, лицо скорчилось. I странный звук, словно она кого-то ненавидела, родился в ее груди, поднялся к губам, она раскрыла рот и тихо, почти плача, заскули ; тело ее, вздрогнув и последний раз, обмякло. "Ты идешь?" - спросил голос совсем рядом. Марк попытался накрыть Лару, но сарафан и простыни были под нею. В потерявшем свечение заката темноте он видел по ее глазам, что ей всё все равно. Удар ноги сбил крючок с двери Майор Журба стоял, вглядываясь в темноту, светясь белым пятном рубахи. "Чем ты тут..." - начал его уже изменившийся голос. Пошарив по стене, майор нашел выключатель, ослепительно ярко вспыхнула голая лампа под фанерным потолком и тут же погасла. "Ну-ка,- сказал майор,давай дуй отсюда... Сад пора поливать И он медленно закрыл дверь за Марком.

Майор был кем-то вроде отчима Марку. Мать то хотела, чтобы они расписались, то обещала Борису Николаевичу, что выгонит его взашей. На что майор всегда одинаково громко, кривя рот и откидывая голову, хохотал В Москве Борис Николаевич появлялся у них в кварт-ре нерегулярно. Иногда - два раза в неделю. Иногда исчезал на месяц. Иногда - оставался и жил день за днем. Но в Крым, где у Лушиных была дача, он прикатывал на целый месяц. С гитарой, спидолой и своими неизменными шуточками. Марка он звал Мавр. Софью Аркадьевну - Марго, иногда королевой Марго. Боба п/о, племенной осеменитель. И был страшно доволен

Дача стояла между сухой солончаковой степью и морем. От шумного дачного поселка их отделяла в горы забирающая неширокая дорога. Дача принадлежала отцу Марка, для которого у майора, несмотря на все протесты матери, тоже была кличка. Отца он называл "еврейским вопросом". Отец жил на даче осенью или ранней весною, когда поселок был пуст и тих. Он был писателем, но последние годы его не печатали. Мать говорила - из-за дурацкого характера. Отец, с которым Марк в Москве виделся часто, объяснял по-другому: он хотел уехать. В Израиль. Или в Италию. Он бывал в Италии раньше, ездил с делегациями и просто туристом и говорил Марку, что ничего лучше в мире нет "Белла, белла Италия!"вздыхал он, и глаза ею мутнели.