Ниже неба - [29]

– Ты уверен? Ты аб-бсолютно в этом ув-верен?

– Почему ты меня об этом спрашиваешь? Конечно, я уверен,– в тот самый день, когда умер отец, тетушка Беатрис вернулась из тюрьмы и сказала мне об этом.

– Но ты тогда был еще маленьким.

– Да, но никогда не забуду тот день.

Эмелин посмотрела вниз, на руки брата, и увидела, что костяшки его пальцев побелели. Взяв ладони Коннора в свои, она гладила их до тех пор, пока он не разжал кулаки. Через какое-то время Эмелин снова подняла голову и сказала:

– Коннор... мне нужно кое-что тебе сказать, – она сделала паузу. – Я сегодня кое-что услышала – о человеке в... в тюрьме.

– О чем ты говоришь? – произнес Коннор, почти не обратив внимания на ее слова, все еще поглощенный воспоминанием подробностей того страшного дня.

– Днем к тебе приходила женщина. И когда я...

– Какая женщина?

– Ты работаешь на ее семью в доках. Л-ленора... она не назвала свою фамилию.

– Ленора? Она приходила сюда?

– Да, но не это самое важное. Важно то, что она сказала, когда я произнесла нашу фамилию; она думала, что наша фамилия Мак-Макгин.

Почувствовав себя вдруг очень неуютно, Коннор махнул рукой как можно более безразлично:

– Этой фамилией я пользуюсь, когда работаю в доках.

– Не имеет значения, – отозвалась Эмелин, пропуская его слова мимо ушей. – Но когда я сказала «Магиннис», эта женщина ответила, что у ее с-семьи был когда-то совместный бизнес с человеком, ф-фамилия которого произносится – и пишется – точно так же.

– В мире можно, наверное, отыскать тысячу человек с фамилией Магии...

– Грэхэм Магиннис?

Глаза Коннора изумленно расширились.

– Она так сказала? Она сказала «Грэхэм»? – с сомнением переспросил он, и когда Эмелин утвердительно кивнула, добавил: – Но все равно это ничего не значит.

– Она также говорила, что он... он в тюрьме, – немного поколебавшись, произнесла девушка.

Коннор снова пожал плечами:

– Ну и что? Даже если Ленора говорила именно о нашем отце, какая разница. Мы и так знали, что когда-то он занимался бизнесом, а потом попал в тюрьму. Но это не меняет дела, наш отец умер.

Эмелин схватила брата за руки и прошептала:

– Эта Ленора... она сказала, что он жив. «Гниет в тюрьме», она сказала. – Ее голос задрожал, на глазах выступили слезы. – От-т-тец г-гниет в т-т-тюрьме!

Девушка бросилась брату на грудь. Он обнял ее и погладил по волосам:

– Не волнуйся, мое солнышко. Она, должно быть, ошибалась.

– Н-но если н-нет...

– Не волнуйся, я выясню правду, – пообещал Коннор. – Я выясню.

Он еще крепче прижал к себе сестру и тихим, нежным голосом стал напевать колыбельную, которой тетя Беатрис успокаивала их обоих, когда они были маленькими, напуганными и одинокими.

* * *

На протяжении всей следующей недели Коннор посещал лондонские тюрьмы. Он был и в тюрьмах на Куин Бенч и Уайткросс-Стрит, где содержались осужденные за неуплату долгов, и в исправительных тюрьмах на Холоуэй и в Вандсворте. Коннор быстро понял, что единственный способ быстро получить информацию о заключенных – подкупить тюремного охранника, под наблюдением которого находилась вся связь арестантов с внешним миром. Связь осуществлялась в форме переписки, проходящей цензуру тюремного начальства, и чрезвычайно редких визитов друзей и членов семьи. На протяжении первого года заключения такие визиты обычно разрешались не чаще, чем раз в шесть месяцев. Количество дозволенных посещений увеличивалось – каждые четыре месяца во время второго года заключения и каждые три – в последующие годы, причем это происходило только в том случае, когда права заключенного не были ограничены за нарушение исключительно строгих тюремных правил.

Наиболее частой причиной для подобных ограничений было плохое поведение, определение которого в большинстве случаев оставлялось на усмотрение охранников. Также ограничения на права заключенного налагались в том случае, если ему не удавалось получить определенное количество баллов, зарабатываемых тяжелым трудом на «лестничном колесе» – изуверском изобретении, на котором заключенным приходилось, держась за неподвижный поручень, «шагать» по бесконечной лестнице, ступеньки которой располагались на ободе колеса, вращающегося под ногами во время такой «ходьбы». В некоторых тюрьмах подобное сооружение использовалось для практических нужд – перекачки воды или помола зерна. Но в большинстве тюрем единственным назначением этого орудия наказания было занять чем-нибудь находящихся под стражей – «перемалывать воздух», как это называли сами заключенные.

Утром тринадцатого августа, во вторник – ровно через девять дней после визита Леноры Йорк к Эмелин – Коннор Магиннис подошел к главным воротам Милбанкской тюрьмы, самой большой тюрьмы для осужденных преступников во всем Лондоне. Это было впечатляющее сооружение, построенное на берегу Темзы, к западу от Палат Парламента. Милбанк выглядел, как огромный каменный лабиринт, формой напоминающий цветок; «стенами» лабиринта служили длинные трехэтажные здания, в проемах между которыми располагались башни. Эти здания были «сложены» так что образовывали шесть огромных пятиугольников вокруг центрального шестиугольника. В середине внутреннего двора центрального шестиугольника и во внутренних дворах шести пятиугольников стояли высокие отдельные башни, с которых можно было беспрепятственно обозревать все происходящее внизу.