Ниязбек - [12]

Вокруг стояла звенящая тишина, и все сотрудники органов, набившиеся на теракт, отошли на два метра от трупа, полпреда и человека с автоматом.

– Ты хотел назначить его президентом? – спросил Ниязбек.

Его горский выговор ничуть не смягчился: он вбивал согласные друг в друга, как молотком.

– Нет.

– Вся республика знала, что он твой друг. Вся республика знала, что ты написал представление. Об этом сплетничали даже овцы в горах.

– Он отказался. Категорически.

Ниязбек смотрел русскому прямо в глаза, и Владислав сделал удивительное открытие. Они были такого же цвета, как глаза Арзо. Не совсем черные: скорее темно-коричневые, как камень оникс, и где-то в глубине этих глаз, как в километровой толще океана, посверкивали красные искры.

– Ты убил его, – сказал Ниязбек, – я спас твою шкуру, а ты убил его не меньше, чем те, которые заплатили киллеру. Жаль, что ты не пополнил гербарий Арзо.

Повернулся и пошел прочь.

***

Ибрагима Маликова хоронили в горах, рядом с отцом и дедом: так распорядился Ниязбек. Тело увезли сразу. По мусульманскому обычаю его надо было похоронить до захода солнца, а до села было сто двадцать километров скверной горной дороги.

После короткой перебранки со службой охраны Панков прилетел в село на вертолете. Единственная улица была забита автомобилями, и по дороге вилась настоящая пробка. Ибрагим не был в республике двадцать лет, и, видимо, дело было не столько в нем, сколько в его младшем брате.

К удивлению полпреда, ни одна из машин, которые он видел, не была бронированной. Уже потом ему объяснили, что в горах на броне ездить почти невозможно. Почти все влиятельные люди республики, отправляясь в горы, отъезжали на своих бронированных лимузинах километров на пятьдесят, а потом пересаживались на джипы. Панков прикинул, что было б, если б Маликова хоронили в городе, и понял, что дело вполне могло кончиться беспорядками.

Вместе с другими мужчинами Панков поднялся на кладбище и стоял там, неловко спрятав руки, пока другие прощались с покойником под арабскую скороговорку имама. Разглядывая могилы, Панков невольно заметил, что на надгробиях нет фамилий. Только отчества. С кладбища, расположенного сверху села, были видны вершины соседних гор и столы на площади у мечети.

Уже потом Панкову сказали, что, пока он был на кладбище, к селу подъехал кортеж с президентом республики. К президенту вышел Ниязбек со своими людьми и велел ему ехать обратно. «Клянусь Аллахом, это не я», – сказал президент, и Ниязбек ответил: «Уезжай, или я буду стрелять». Президент уехал.

После кладбища Панков пошел в дом Маликовых. Дом стоял на отшибе: новый, каменный, с оградой, похожей на стену крепости, и с неожиданно скромным двухэтажным особняком внутри. В доме было тихо и пусто, вся толпа была снаружи. Только у входа русоволосый москвич заметил двух крепких ребят, скучающих у стойки для автоматов.

Панков прошел мимо них в гостиную, застеленную красно-зелеными коврами, и увидел Ниязбека. Тот молился, обратившись лицом к Мекке. Рядом, на покрытом ковром топчане, валялся «Калашников» с широким серым ремнем. Стол в гостиной был полностью заставлен нехитрой едой: лепешками, зеленью, краснобокими помидорами и тарелками с большими вареными кусками мяса.

Ниязбек кончил молиться, встал, сложил коврик и надел носки. Потом молча сел на топчан.

Панков сел напротив.

– Ты его любил? – спросил Владислав.

Он мой старший брат, – ответил Ниязбек терпеливо, словно русский задал какой-то ребяческий вопрос. Подумал и добавил: – Он меня вырастил. Он был на семь лет старше.

– Ты часто с ним виделся?

– Последний раз – девять лет назад. Я был у него на новоселье. В Москве. Там были его друзья и директор его института, и мой брат начал стыдить меня при всех. Он сказал, что он депутат, что у него вот есть квартира и водитель и что институт, в котором он раньше работал, платит ему пятьсот долларов в месяц только за консультации. «Можно жить достойно и не убивать людей», – сказал он.

Ниязбек помолчал, и Панков увидел, как шрам у него на шее вдруг вздулся, как капюшон кобры.

– Я вышел из квартиры с директором института. Когда мы спустились площадкой ниже, я ударил его, как собаку, и сказал: «Я даю тебе две тысячи, почему ты передаешь брату пятьсот долларов? Я тебя потеряю».

– И что было дальше? – спросил Владислав.

– Брат вышел на лестницу, чтобы проводить этого директора. Они ведь дружили. Он слышал, как я его бил. Он спустился вниз и спросил: «Квартира тоже от тебя?» – «Да», – ответил я. Через месяц он уехал в Америку. Больше я его не видел.

– И сильно ты побил директора? – спросил Владислав.

– Меньше, чем он заслуживал.

Они молчали несколько секунд. За окном в честь покойника трещали автоматные выстрелы.

– Начальник УФСБ клянется, что его убили боевики Вахи Арсаева. И даже мои… эксперты не исключают подобной возможности, – наконец проговорил Владислав.

Ниязбек усмехнулся.

– Убийцы бросили оружие – раз. Они сожгли машину – два. Зачем Вахе бросать оружие? Его менты знают в лицо. Его поймают, его живым десять сантиметров не протащат. Оружие – это возможность выжить. Зачем Вахе сжигать машину? Что, у ментов его отпечатков нет? Бросать оружие – это почерк киллеров, а не ваххабистов. Ваха бы оружие забрал и машину тоже. У него лишних денег нет.