Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать - [56]

 «Шнель! Шнель!» - как-то даже без злобы кричали автоматчики, иногда поддавая ногой вываливающегося из нестройной колонны красноармейца. Краснофлотцев среди пленных не было, морячков наших немцы в плен не брали…

Женщины у обочины плакали, дети растерянно смотрели на тех, которыми недавно гордились, о которых пели песни.

Полетит самолет, застрочит пулемет,

Загрохочут тяжелые танки.

И линкоры пойдут, и пехота пойдет,

И помчатся лихие тачанки.

Те, чей дом был неподалеку, убегали и возвращались с чем-нибудь съедобным. Немецкие конвойные орали, но не особо мешали детям передавать тяжело бредущим нашим мужчинам еду, которую большинство сурово отказывались брать – «ешьте сами, пацаны».

…Подобное происходило и на городской улице, перед домом, в котором пока еще жил я. Городская улица не степное шоссе. Пленных вели по мостовой, а на тротуарах плотно стояли женщины, тщетно выглядывавшие среди униженных солдат своих близких. Но видно сформированные в Крыму дивизии ушли за Перекоп, а во вражеский плен попали крестьяне и рабочие из дальних мест России. Я помню, что большинство наших солдат были молодые, многие кричали, называя свое имя и место проживания своих родных. Женщины пытались запомнить, некоторые успевали записать, чтобы подать когда-нибудь весточку о несчастных наших мужчинах матерям и женам. Авось и к ним кто-нибудь пришлет весточку о родном человеке – ах война ты, война…

Однажды днем у деревни Гулим из медленно идущей колонны плененных бойцов немецкие конвоиры вывели двоих. У одного прострелен был голеностопный сустав, нога распухла, и он не мог ступать на нее. У другого были обожжены руки и лицо, кожа свисала лоскутами. Таких обычно пристреливали, но попадались, видно, и человечные конвоиры. Этих двоих оставили на попечение жителей.

В деревне тогда стояла немецкая часть. В доме по соседству с тем, где проживал Иззет, квартировал военврач. Это немецкий доктор прямо на улице прооперировал ногу одному из оставленных пленных, ножницами срезал свисающие куски кожи у второго, смазал раны какой-то черной мазью, похожей на мазь Вишневского. Обгоревший стал жить в сарае у Иззета.

Немецкий врач через несколько дней ушел со своей частью, а за ранеными ухаживала мама Керима, которая как фармацевт кое-что смыслила в этом деле. Обожженного беднягу по имени Серафим она регулярно выводила на солнце - под его лучами из ран выползали червячки. Зекие вытаскивала их из ран пинцетом, но вытаскивала не всех, потому что, оказывается, эти личинки одного из видов мух способны обеззараживать раны.

К весне Серафим практически выздоровел, как и тот другой, с поражением сустава. И вот однажды к Иззету пришел из райцентра так называемый «сельскохозяйственный комендант» по фамилии Шатров и по секрету сообщил, что выздоровевших из числа оставленных по селам пленных немцы на днях соберут и отправят куда-то.

На следующее же утро пораньше жена Иззета тетушка Сабрие выехала на одноколке, как она делала до войны и продолжала это делать и при немцах, в Мелитополь с банками меда для продажи. Рядом с ней сидел Серафим с аусвайсом (пропуском) Иззета. В Мелитополе Серафим остался в хорошо знакомой Сабрие украинской семье, жившей на отшибе.

…Через год Керим из азиатской ссылки написал по настоянию матери письмо дяде Серафиму в Тверскую область, откуда тот ушел в армию – выжил ли? Ответного письма не последовало, но приехал сам Серафим со съестными продуктами в поселок под Самаркандом, где голодала Зекие с детьми – Иззет и тетушка Сабрие не дожили до его приезда. После того регулярно раз в месяц из Твери приходила посылка с каким ни есть продовольствием. Не будь этой серафимовской подкормки, то три мальчика и женщина тоже вряд ли выжили бы. А глава семьи, врач-хирург, с войны не вернулся…

Тогда, в сорок третьем, искать выздоровевших пленных немцы особо не стали. Прибыл на грузовике небольшой отряд военных в длинных шинелях и в касках, вызвали старосту Степанова и жителей ближних домов. Все свидетельствовали, что выздоровевшие солдаты еще летом как-то ночью убежали. Ну и что с этих «russischen Schweine» взять? Расстрелять только, но вроде бы и не за что – все же отряд был не эсэсовский.

Правда, вонючка степановский сын чуть было все не испортил. Когда переводчик орал, что жители должны, мол, знать, куда девались пленные, этот маленький вездесущий прохиндей все порывался сказать, что он видел, как недавно уходил в горы один из пленных и как вон та тетка увезла другого на телеге. Но, встретив страшный взгляд папаши, вдруг сник и отошел за спины татарских теток. Когда немецкий отряд уехал, некоторые слышали, как орал избиваемый папашей слишком много знающий соплячок.

Весной сорок четвертого Степанов с женой и сыном куда-то исчез. И вот спустя двадцать лет всплыл в Крыму младший Степанов, закончивший где-то мединститут…

Конечно, Керим не узнал в наглом председателе горсовета того сопливого мальчишку из деревни Гулим.

После инцидента в райсовете Керим был настороже, ожидая ответных действий со стороны Степанова. Однако до поры до времени никаких репрессий в отношении Керима не последовало.