Нити судьбы - [5]

2

— Я не выйду замуж за Игнасио, мама.

В тот момент мать собиралась вдеть нитку в иголку, но, услышав эти слова, остолбенела, и ее рука так и застыла в воздухе.

— Что ты такое говоришь, дочка? — прошептала она. Голос прозвучал надтреснуто, в нем слышались смятение и недоверие.

— У нас с ним все кончено, мама. Я полюбила другого человека.

После этого мать обрушила на меня шквал таких сокрушительных упреков, какие только можно вообразить. Она взывала о помощи к небесам, моля о заступничестве всех святых, и приводила тысячи аргументов, пытаясь заставить меня одуматься. Поняв же, что все бесполезно, мама опустилась в кресло-качалку — в таком же постоянно сидел мой дед — и, закрыв лицо руками, заплакала.

Я выдержала эту сцену с напускной твердостью, стараясь скрыть волнение за категоричностью слов. Я боялась реакции матери: Игнасио за это время стал для нее почти сыном, он был мужчиной, которого так не хватало в нашей маленькой семье. Они с мамой быстро нашли общий язык и достигли полного взаимопонимания. Мама готовила для него любимые блюда, начищала до блеска ботинки и приводила в порядок его пиджаки, когда те начинали терять от длительной носки достойный вид. Он, в свою очередь, делал ей комплименты, увидев в нарядной одежде перед воскресной мессой, приносил сладости и — наполовину в шутку, наполовину всерьез — говорил, что она даже красивее меня.

Я понимала, что своим безумным поступком разрушу весь наш уютный мир и это затронет не только меня, но и других людей, однако по-иному быть уже не могло. Я все решила окончательно и бесповоротно: не будет ни свадьбы, ни устройства на службу, я не стану учиться печатать на машинке за столиком с жаровней и никогда не выйду замуж за Игнасио, не рожу ему детей и не разделю горе и радость. Мы должны расстаться, и никакая сила на земле не заставила бы меня изменить решение.

В магазине фирмы «Испано-Оливетти» были две большие витрины, где горделиво красовались выставленные на всеобщее обозрение товары, поражая прохожих своим великолепием. Между витринами располагалась стеклянная дверь с длинной отполированной бронзовой ручкой, пересекавшей ее по диагонали. Игнасио толкнул дверь, и мы вошли внутрь. Звон колокольчика возвестил о нашем появлении, но никто не поспешил нам навстречу. Чувствуя себя не в своей тарелке, мы пару минут почтительно разглядывали выставленные образцы, не осмеливаясь даже коснуться полированной деревянной мебели, где стояли эти чудесные устройства, одно из которых должно было стать нашим. В глубине просторного зала, служившего для демонстрации товара, судя по всему, находилось служебное помещение. Оттуда доносились мужские голоса.

Нас не заставили долго ждать: то, что в магазине появились клиенты, было прекрасно известно, и вскоре к нам вышел полноватый мужчина в темном костюме. Приветливо поздоровавшись, продавец спросил, что нас интересует. Игнасио принялся рассказывать, объяснять, описывать наши нужды и поинтересовался, какие варианты нам могли предложить. В ответ на это продавец принялся старательно демонстрировать свой профессионализм, засыпая нас сведениями, описывая характеристики каждой выставленной машинки — скрупулезно, во всех деталях, с многочисленными специальными терминами. Продавец выполнял свою работу столь добросовестно и монотонно, что через двадцать минут меня стало клонить в сон от скуки. Игнасио же тем временем жадно поглощал информацию, забыв и обо мне, и обо всем остальном, не имевшем отношения к машинкам. Меня совершенно не интересовали технические подробности, и я решила положиться на Игнасио: что он выберет, то и славно. А мне все эти слова — «литерные рычаги», «полеустановители», «клавиша обратного хода каретки» — ровным счетом ничего не говорили.

Я отправилась бродить по залу, чтобы немного развлечься. Мое внимание привлекли висевшие на стенах большие рекламные плакаты с цветными изображениями товаров фирмы и надписями на незнакомых мне языках. Потом я подошла к витрине, чтобы понаблюдать за спешившими по тротуару пешеходами, и через некоторое время с тоской вернулась в глубь зала.

У одной из стен стоял большой шкаф с зеркальными дверцами. Кинув взгляд на свое отражение, я заметила несколько выбившихся из прически прядей и заправила их обратно, а заодно слегка ущипнула себя за щеки, чтобы придать бледному лицу немного румянца. Потом принялась неспешно разглядывать в зеркале свой наряд: в тот день я надела все самое лучшее из своего гардероба — ведь покупка машинки являлась для нас настоящим событием. Я украдкой подтянула чулки, проведя ладонями по ногам от щиколоток, неторопливо поправила платье на бедрах, на талии и воротничок. Снова коснулась прически, осмотрела себя в фас и в профиль, внимательно изучая свое отражение в зеркальной дверце шкафа. Я даже сделала несколько танцевальных па и засмеялась. Когда это занятие мне надоело, я снова отправилась в бесцельное путешествие по залу, задумчиво петляя между стоявшей там мебелью и медленно проводя пальцами по ее поверхности. Я едва обращала внимание на то, что привело нас с Игнасио в этот магазин: для меня все эти машинки отличались друг от друга только своими размерами. Одни были большие и солидные, другие — поменьше, не такие громоздкие; некоторые казались легкими, другие — тяжелыми, но в моих глазах все они оставались непонятными и унылыми устройствами, не вызывавшими ничего, кроме скуки. Я равнодушно остановилась у одной из машинок и, протянув к ней руку, коснулась указательным пальцем клавиш с буквами, имевшими ко мне непосредственное отношение. «С», «и», «р», «а».