Нить неизбежности - [19]

Беспечальные дети Дажа и Живы, взявшись за руки, вытягивались в цепочку. Когда хоровод сомкнётся, радость наполнит сердце каждого, а когда последняя бумажка, заменяющая ныне жертвенных телков, окунётся в пламя, можно будет, срывая с себя одежды, бежать к реке, где на берегу уже разведены костры и стоят открытые бочонки с золотистым вином. И будет трепетный восторг гулять по жилам, и это небо расцветёт алмазным блеском, и воды медленной реки запахнут мёдом, и шёпот травы обернётся словами нежности.

Вдруг чьи-то жёсткие пальцы вцепились в плечо и вырвали его из хоровода счастливых лиц, и звёздный перезвон начал стихать вместе с удаляющимся многоголосым смехом.

— Сер, останься. — Буй-Котяра, скитский сторож, уже держал его обеими руками, не давая броситься вдогонку за убегающими наядами. — Сер, останься — Кудесник велел. Успеешь ещё порезвиться.

Пространство вокруг богов опустело, погас изумрудный блеск в их глазах, и только всплески воды и голоса, доносящиеся со стороны реки, напоминали о том, что где-то происходит празднество в честь солнечного божества.

— Иди в дом. Кудесник ждёт. — Буй-Котяра наконец-то отпустил его, напоследок развернув лицом к высокому крыльцу, на которое медленно поднимался Кудесник. Теперь оставалось лишь идти за ним, с трудом переставляя негнущиеся ноги. — Явился бы ты пораньше, успел бы он с тобой поговорить, пока не началось, а теперь уж изволь… Не всякому такая честь, такая радость — с самим с глазу на глаз…

Когда Серафим дошёл до крыльца, оцепенение наконец-то покинуло его. Подняться вверх по ступеням и перешагнуть порог уже не составило труда. Спина ощутила дуновение ветра — это Буй-Котяра захлопнул за ним входную дверь. Значит, наедине… Значит, с глазу на глаз…

— Да ты присядь, Сер-Белорыб, не робей. — Кудесник сидел, поджав под себя ноги, на волчьей шкуре, а маленькая берегиня, та, что держала поднос с жертвенными деньгами, стояла за его спиной и расчёсывала длинные седые волосы старца деревянным гребнем, украшенным химерами и грифонами. — Разговор у нас будет недолгий. Можно было бы и опосля, да только неспокойно мне будет, пока не дашь ты мне ответа.

Ох, неспроста Кудесник назвал его тайным именем. Значит, не о деньгах речь пойдёт и не о том, чтоб пристроить какого-нибудь лишенца, за веру предков пострадавшего. Для таких дел телефон в конторе есть.

Серафим осторожно опустился на голый пол, стараясь не брякнуть коленями о половицы. От того, что в нём такая нужда, что даже Кудеснику не терпится, на душе было и приятно, и тревожно.

— Расскажи-ка, Сер-Белорыб, что у тебя за дела в Сиаре, — спросил Кудесник, давая знак берегине, чтоб отставила свой гребень.

— Поставки вычислительной техники и средств связи, — с готовностью ответил Серафим, хотя такой вопрос в устах Кудесника показался ему более чем странным. — С одобрения Посольского Приказа.

— Ну как же, попробовал бы ты без одобрения, — усмехнулся Кудесник. — А как доставляешь?

— Самолётами. Прикупил у военных парочку старых бомбовозов. У них отлетали, а мне ещё сгодятся. — Почему-то было совершенно ясно, что Кудеснику заранее известны все ответы, и тем сильнее хотелось понять, куда он клонит. — Дешевле получается, чем арендовать.

— А как летаешь — востоком или западом?

— Западом ближе. Не намного, но керосин нынче дорогой. Только сам я не летаю.

— А востоком — никак?

Чем дальше в лес, тем круче мухоморы! Да что ж ему надо-то?

— Можно и востоком, если склады в Соборной Гавани завести.

Казалось, Кудесник погрузился в глубокую задумчивость, и Серафиму даже подумалось, что он просчитывает экономическую целесообразность смены маршрута. В конце концов, чем богаче становятся дети Дажа и Живы, тем полнее казна Потаённой Верви.

— Знаешь ли ты, Сер-Белорыб, что наши боги мертвы? — Чувствовалось, что теперь каждое слово даётся Кудеснику с трудом. — Наши боги мертвы. Не только человек жив верой своей, но и боги живы его верой. Было время, когда Владыки запросто входили в избы, садились за стол вместе с детьми своими. Жива сама порой принимала младенцев у рожениц, а Навь сама поджигала хворост погребальных костров. Потом пришли ромейские проповедники, и многие, поддавшись их льстивым речам, коварным посулам и посмертным страхам, начали поклоняться Безымянному, невидимому, а потому страшному. Многие, поверив в свою ничтожность, отреклись от веры пращуров, начали вырубать священные рощи, изгонять волхвов из селений, жечь капища. Брат пошёл на брата, сын на отца, род — на род. И боги во гневе обрушили на неверных чад своих голод и мор, а потом начались буйства стихий — воды вышли из берегов, ветры валили деревья и рушили дома, солнце упало на землю, и твердь земная превратилась в зыбь. Знаешь ли ты об этом, Сер-Белорыб?

Да, он знал. Знал о великих бедствиях двухтысячелетней давности, но одно было для него ново в словах Кудесника — то, что боги мертвы.

— Да, боги мертвы, но смерть их подобна сну. Пока жив хотя бы один из детей Дажа и Живы, есть надежда, что боги воскреснут, — продолжил Кудесник, не дождавшись ответа. — Их бесприютные тени бродят по земле, даруя нам радость и надежду. А теперь слушай, Сер-Белорыб, я скажу тебе самое главное: возможно, приближается тот великий день, когда боги воскреснут и обретут былую силу. И мы снова будем ходить по живой земле, и живое небо будет сиять над нашими головами, и снова можно будет беседовать с огнём в очаге, и богатою жертвой можно будет призвать снисхождение вод небесных. Но! — Кудесник слегка повысил голос. — Для того, чтобы стало посему, мало хороводы водить да в жертвенном костре бумагу палить.