Нить курьера - [26]

— Какое?

— Разумеется, одно из самых роскошных.

В его руках похрустывает внушительная пачка новеньких крон.

Владелец магазина склонился над сейфом и в тот же миг грохнул наземь. Из ножевой раны в шее хлестнула кровь.

Молодому человеку на несколько минут становится дурно, но он овладевает собой. Драгоценности и деньги из сейфа перекочевывают в портфель.

Затем стремительно надвигающаяся дорога, мелькающие леса, лужайки и села. Свист ветра, граница, Австрия.

Пройдя ночью по лесу добрых пятнадцать километров, к рассвету он дошел до небольшого озера на территории Австрии. Здесь расплатился с проводником. В приметном месте зарыл в землю свои сокровища. Вышел к асфальтированной дороге…

И даже здесь, в уютном кабинете жандармского офицера, он чувствует, что ему страшно не по себе. До тошноты противна даже пыль на плаще. Пыль проклятой забытой родины.

Его потянуло в ванну. Хотелось сбросить, смыть с себя все, напоминающее о ней, и вновь отдаться старой роскошной жизни.

— Я вполне понимаю пана художника, — вздрагивает он от хриплого скрипучего голоса жандармского офицера, — коммунизм, в том числе и чешский, губит таланты. У пана не было другого выхода, как бежать к нам. Но пан должен понять, что Австрия все еще контролируется союзниками. Американцы должны проверить действительные намерения пана, и тогда он сумеет получить право на жительство. Но можно не сомневаться, что и американцы вполне поймут пана художника.

Снова томительное ожидание в отдельной камере следственной тюрьмы. Он уже собирался протестовать, когда, наконец, сообщили о долгожданном вызове в американскую Си-Ай-Си.

И я отчетливо представил себе картину беседы Зарницкого с американцем.

Офицер американской секретной службы, казалось, пропускал мимо ушей рассказ перебежчика. Изредка он кивал, как бы сочувствуя чеху, изредка позевывал.

Его беззлобный, отсутствующий взгляд был устремлен на большое распахнутое окно и видневшиеся вдали широкие набережные канала. Но вот он медленно приподнялся из своего кресла, медленно подошел к перебежчику и над самым его ухом гаркнул изо всех сил:

— Хватит валять дурака! Все, что было сказано, — ерунда! Говорите о самом главном! Об этом самом! Считаю дo трех! Раз…

С этими словами он быстро извлек из письменного стола огромный пистолет и наставил его на перебежчика.

Зарницкий выронил сигарету и, протянув к капитану руки, с дрожью в голосе залепетал:

— Простите, если вы о бриллиантах, то они спрятаны у границы. Я еще не успел рассказать…

— Встать, мерзавец! Здесь тебе не чехословацкая кофейня. Ограбил моего соотечественника — американца… даже убил его и еще втирает очки накануне смерти!

Офицер нажал на предохранитель и взвел курок. Перебежчик вскочил со стула. Рыдая, он закричал:

— Прошу извинить меня, господин капитан. Не убивайте меня. Он — чех, а не ваш соотечественник. Для побега нужны были средства.

— Говори! — прикрикнул на него капитан, — говори все, что было.

Перебежчик теперь заговорил шепотом, он потерял голос, съежился. С головы до ног его обливало холодным потом. Его грабят. Лишают и здесь той жизни, о которой он так мечтал и ради которой совершил преступление.

Неужели попался на испуге?

— О мокрых делах, парень, все «не успевают» рассказывать, — прорычал офицер, пряча в стол парабеллум и садясь в кресло, — но ты останешься на свободе, конечно, при определенных условиях… Можешь себя поздравить. Америка, друг мой, великодушна, но… с камешками тебе придется расстаться.

Американец говорил тоном явного превосходства. Он заметно повеселел. Теперь он резво ходил по кабинету, и глаза его горели жадным огнем.

Профессия шпиона поначалу не весьма устраивала Зарницкого. Но что поделаешь, если не выдержал провокационного допроса, раскис, проболтался. Да, теперь попал в лапы…

Ну и что же? По крайней мере, по утрам снова можно пить кофе, хотя и без коньяка, жить в центре Вены и иметь девушек. Правда, девушки не те, что в Праге. По указанию шефа он должен иметь связь с проститутками… Но ведь и сам он продался за деньги.

Рисовал больше для вида, в целях установления контактов с русскими при сбыте картин. Но само рисование почти не приносило дохода. Разве рисованием удивишь Вену, если здесь даже знаменитые музыканты прославленной старинной оперы пиликают на перекрестках, вымаливая гроши у случайных прохожих.

А ему все-таки платят. В его работе есть риск. Но раз он рискует — значит, борется. Кто, как не он, спасает Свободный Запад от коммунистической угрозы, шпионя за красными офицерами. Вот и этот лейтенантик, бездарный пискун, возомнивший себя чуть ли не великим Карузо. Не плохо он выглядит на пленке. Эльфи очень удачно заарканила дурачка. И в моих руках важные документы.

Теперь надо вытянуть от шефа побольше. Так я представил себе, Вживаясь в дело, всю неприглядную жизнь пана художника Зарницкого в Чехословакии и его путь в шпионы.

Выслушав мою версию по оценке материалов на Зарницкого и соображения о его задержании, Федчук заулыбался.

— А вы, оказывается, мастер разыгрывать ситуации, — весело проговорил он.

Продолжая улыбаться, достал из сейфа и протянул мне маленькую газетную вырезку на непонятном мне языке. К вырезке был подклеен перевод официального сообщения Чехословацкого агентства печати.