Нить - [32]

Война приносила прибыль, но были и потери.

В конце октября Константинос получил извещение, что его брат пропал без вести. Леонидас дошел до окраин Смирны вместе со своим полком после отступления через всю Малую Азию, и после этого о нем никто ничего не слышал. По словам немногих выживших, большую часть солдат из полка Леонидаса Комниноса турки настигли и зверски убили.

Заново отстроить торговые здания и наладить бизнес было важнее, чем восстановить виллу на берегу, и хотя Константинос уже приступил к этой задаче, ей он посвящал не много времени. Перед тем как строить, нужно было снести сгоревший дом до основания. Для использования в новом доме годился разве что фундамент.

Пока Ольга и маленький Димитрий Комнинос жили на улице Ирини, Константинос остановился в отеле. Все равно домой из конторы он редко приходил раньше полуночи, и это вполне годилось в качестве оправдания – он просто не хочет будить домочадцев.

Ольге по душе был старый город с его кипучей жизнью, и она не торопилась увозить отсюда своего счастливого и довольного сына, однако обмен населением с Турцией принес серьезные перемены, которые уже начали менять облик Салоников. Даже улице Ирини предстояло вот-вот ощутить это на себе.

Семья Экрем готовилась покинуть город. Несколько недель они собирались, укладывали вещи, прощались с дорогими друзьями, дарили маленькие подарки людям, которых успели полюбить. Им обещали какую-то компенсацию за дом, который они оставляли, и новое жилье в Малой Азии, но эта страна была для них чужой и незнакомой, и им совсем не хотелось расставаться со счастливой жизнью в Салониках.

Вечером перед самым отъездом семья Морено пригласила их на прощальный ужин. Они принесли с собой подарок – свое сокровище, том стихов Ибн-Замрака, чьи строки были выбиты на стенах дворца Альгамбры.

Обе семьи понимали, что у них очень много общего. Изгнание из Испании было не единственным совпадением.

– «Гранада! Вечный дом мира и сладостной надежды. Здесь найдешь ты и жажду, и ее утоление», – перевела одна из девочек Экрем.

– Никогда не знаешь, как жизнь обернется, верно? – сказала кирия Экрем на своем ломаном греческом.

– Когда это было написано, должно быть, никто и понятия не имел, что всех арабов оттуда выживут, – бросил Саул.

В это утро Ольга встала рано, чтобы попрощаться. Если бы Комнинос проходил мимо по пути к парикмахеру, он бы пришел в негодование, увидев, как его жена разводит сантименты из-за отъезда каких-то мусульман. Он никогда не понимал, почему она так приветлива с семьей Экрем.

К семи часам он уже побывал у парикмахера, побрился, а в семь сорок пять мальчик, чистивший ему ботинки, уже получил свою ежедневную монетку на чай. В семь пятьдесят Комнинос сидел в кафенио неподалеку от новых торговых помещений возле доков, а к восьми допивал вторую чашку кофе, просматривая три из многочисленных местных газет. Пробежав глазами финансовый раздел, он прикинул приблизительную стоимость своих акций и облигаций.

Предложение и спрос на шерсть зависели от множества факторов, на которые он не мог повлиять, но искусство заключалось в том, чтобы предвидеть, где и когда лучше купить. То же самое касалось и других тканей, и тут уж нужно было поспевать за требованиями, не только сегодняшними, но и завтрашними, в отношении фасонов и интерьеров. Знали они об этом или нет, но бóльшая часть состоятельных жителей Салоников одевалась сама и «одевала» свои дома не без участия Константиноса Комниноса.

Политическая ситуация в стране, и особенно в городе, в эти месяцы занимала Константиноса как никогда. Миллион греков из Малой Азии прибыли на историческую родину еще до окончательного договора с турками, который должны были подписать только в июле, и каждый день приезжали новые.

Цифры в воздухе носились разные, но все они вызывали тревогу. Много месяцев подряд беженцы стекались в Салоники, и главной заботой было – как их всех накормить и устроить. Газеты радостно подогревали недовольство. «Более миллиона!» – кричал заголовок одной. «Салоники сметет этим потоком», – пророчила другая. «Куда нам их девать?» – вопрошала третья, когда появились новости о сотнях тысяч беженцев, которых собирались разместить здесь.

Как и многие из процветающих горожан, Константинос Комнинос наблюдал за этим наплывом нищих беженцев с сильным беспокойством. После пожара и так многие ютились в лачугах или по несколько семей в одном доме, даже его семья не устроена как следует.

Комнинос был не единственным коммерсантом, начинавшим свой день в этом кафенио. То же обыкновение разделял с ним один из самых успешных в округе торговцев мужским платьем Григорис Гургурис. Оба сидели каждое утро за одними и теми же столиками, оба курили сигареты одной и той же марки и читали одни и те же правые газеты. Несмотря на то что они были знакомы уже тридцать лет, их отношения почти не выходили за рамки бесстрастного мира коммерции. Гургурис почти все свои ткани покупал у Комниноса, однако, при всей обоюдной зависимости, оба относились друг к другу с некоторой долей недоверия, так как каждый полагал, что другой обычно извлекает больше выгоды из сделок.