Нирвана - [20]

- Э, а я-то думал чайком побаловаться! Долго ждать придется. Что ж, не стану вам больше мешать, в общих чертах все ясно. Степан Макарович, прошу извинить за беспокойство, не стану вас больше отвлекать...

Подхватив по пути смирно ожидавшего на лестнице Родюкова, майор спешно удалился, выяснив по пути у сменного вахтера, что Обреутов будет на дежурстве завтра с полудня, а майор с третьего этажа вернулся из командировки действительно сегодня, что привез его грузовик из части, потому что майор за комфортом не гонится, на "волгах" не раскатывает, как его сосед, тоже военный, но совсем другого склада человек, и не удивительно, что они друг с другом не разговаривают, поскольку гусь не товарищ свинье, а военная косточка - торгашу в мундире.

- Этот Теличко - натуральный уголовник, - твердил Родюков на обратном пути.

Строкач вел машину, но был не настолько занят, чтобы пропустить это мимо ушей.

- Не может быть! Я-то полагал, что он видный искусствовед! Но должен тебе, Игорь, заметить, что и уголовники, и лояльные граждане пользуются у нас равными правами. Ты ведь не доказал, что он совершил какое-то противоправное деяние. Мы ведь даже не дали себе труда разобраться в его первом деле.

- Первом деле? - искренне удивился Родюков. - Это хищение, что ли?

- Запомнил, смотри-ка! Вот этим и займись. Недаром ты удивлялся, с чего это я в Саженцы еду кружным путем. Как раз затем, чтобы тебя у горотдела высадить. Так что давай, и заодно проверишь всех остальных фигурантов с точки зрения уголовного прошлого. Может быть, кое за кем пора и "хвост" пустить.

- Но, Павел Михайлович, вы же знаете, шеф скажет - людей нет, обходитесь своими силами, и вообще...

- Это уже мои проблемы. Исполняйте, лейтенант, не обсуждая целесообразность указаний начальства. А у меня на очереди - Засохин со своими юными друзьями. Очень мне любопытен этот гражданин вместе со своим алиби.

Миновать этот дом было непросто - вокруг скопилось множество машин, переминались кучки негромко переговаривающихся людей, среди которых многие были на костылях. Однако обстановка сохранялась спокойная, нигде не было слышно споров об очередности, и во двор Строкача пропустили без протестов и возмущения.

Юноша в просторном полотняном балахоне сделал приглашающий жест. Строкачу лицо его показалось знакомым: как будто бы видел его в прошлый приезд, а может, и нет. Все эти мальчики из окружения Засохина с их мягкими, всепонимающими улыбками, были почти неотличимы.

Уже переступая порог прихожей, Строкач поднял голову и обнаружил, что дом имеет и третий этаж с обширным балконом-террасой, чего нельзя было заметить с улицы. Здесь было прохладно, тянуло присесть, передохнуть на кожаном старомодном диване.

- Иван Петрович сейчас освободится. Это не очень долго. Учитель принимает всего два дня в неделю, в выходные, чтобы людям было удобно. А в будни здесь никого, кроме нас, нету, - юноша словно почувствовал невысказанный вопрос Строкача.

В прихожей витал тонкий аромат степных трав и каких-то пряных кореньев. Подоконники были завалены пучками сухих растений.

У Строкача с непривычки даже слегка закружилась голова. Оставшись в одиночестве, он встал с дивана и начал прохаживаться. В прихожую выходили три двери, все они были полуоткрыты, и майор мог заглянуть в любую.

Однако ничего необычного он не заметил. Везде старая мебель, простенькие обои, в каждой комнате в красном углу - иконы, ивовая корзина на полу, на стене - гитара с голубым бантом. Все настраивало на патриархальный лад.

Из глубины коридора донеслись шаги и голоса. Впереди шествовал Засохин, облаченный в просторный белый балахон, смахивающий на борцовское кимоно, за ним следовала странная пара: плосколицая расплывшаяся женщина лет пятидесяти тащила за руку рыхлого голубоглазого парня, который вертел головой, озирался, а лицо его - мучнистое, пухлое, с коротким вздернутым носом с вывороченными ноздрями - морщила ласковая слюнявая улыбка.

Засохин на ходу бросал через плечо: "Избегать волнений... травы, а главное - держать себя в руках, постоянно быть с сыном вместе... слиться духовно..." Женщина слушала, как завороженная.

Тепло попрощавшись с пациентами, Засохин подал знак своему молодому подручному и обернулся к Строкачу, приглашая пройти.

- Хорошо тут у вас! - похвалил Строкач. - Просто замечательно. Человеку с такими незначительными душевными расстройствами, как у меня, достаточно только окунуться в эту атмосферу.

- Что ж, в том и смысл, чтобы поддержать дух. Вы сильный человек, но и сильным нужна помощь. Если сильный сжигает свою силу в себе, она обращается в немощь. Мои двери всегда открыты, но эти дни - особые. Сегодня я не могу впустую растрачивать себя. В остальные пять дней недели, среди друзей, я достигаю высокой концентрации энергии, а суббота и воскресенье - период отдачи. Здесь дорог каждый час.

Словно не замечая, что Засохин стремится поскорее вернуться к делу, Строкач спросил:

- Вы мне даете ключ к пониманию вашего учения, ведь так?

Засохин, оставаясь невозмутимым, пояснил:

- Его нельзя назвать моим. Оно принадлежит каждому, кто хочет видеть и слышать. Это учение Живой Этики, и недаром в сердце народном, в преданиях вечно хранится память о таких святых, как Серафим Саровский, Сергий Радонежский и многих других, отдавших себя целиком людям. Ибо мало иметь знание. Успехи науки не должны вступать в конфликт с нравственностью. А те, невежественные и безответственные, кто механическим путем развивает в себе низшие психические силы, служат тьме, и за это она открывает у них некоторые энергетические центры и через них стремится приобщиться к земной жизни, чтобы осуществить свои чудовищные планы... Но хватит пока об этом. Я просил бы вас принять мои извинения, но меня ждут люди, испытывающие страдания. В понедельник с утра я буду в городе, и, разумеется, весь к вашим услугам.