Ниндзя - [26]

А тот почувствовал, что в его отношениях с Цзон наступил решающий момент. Благословение этого старика было ей необходимо. Правда, полковник не понимал, почему оно не потребовалось, когда Цзон выходила за него замуж. И все же, Со Пэн каким-то образом повлиял на ее решение уехать из Сингапура.

Полковник тем более насторожился, что этот дом, эта деревушка были совершенно неизвестны европейцам. Он с болью сознавал: многие китайцы не испытывают особой любви к людям с Запада, к “заморским варварам”. В эту минуту для него не имело значения, что их неприязнь, или даже неприкрытая враждебность, были, по существу, оправданны.

Но полковник по-настоящему любил этих людей, их образ жизни, их историю, религию и обычаи, и именно поэтому он сказал:

— Несомненно, сэр, нам здесь многому надо учиться, но я думаю, самый лучший путь — это взаимный обмен знаниями. А еще важнее — взаимное доверие.

Со Пэн скрестил на узкой груди руки, спрятанные в рукава халата.

— Доверие, — произнес он задумчиво, будто пробуя на вкус нечто не вполне знакомое. — Что ж, полковник, у этого слова может быть много значений. И мне кажется, мой мальчик, я понимаю, что вы хотите сказать. Доверять — значит делиться друг с другом своими тайнами.

— Это очень близко к тому, что я имел в виду, сэр.

— Но чем вы могли бы заслужить такое доверие?

Полковник не отводил взгляда от обжигающих глаз Со Пэна, пока лицо старика не расплылось... Остались лишь эти два огня — глаза.

— Прежде всего, уважением, сэр. Затем, знанием — знанием, к которому стремятся и которое обретают. И, наконец, любовью.

Полковник расслабился, сознавая, что сумел высказаться, показав себя достойным своей жены. Он сделал все, что должен был сделать.

Когда Со Пэн заговорил, то обратился не к полковнику, а к его жене.

— Цзон, я думаю, тебя зовет Цзя Шэн. Кажется, я слышу ее голос.

Цзон поклонилась и исчезла.

Полковник молча стоял на месте. Вокруг их хрупкого укрытия бушевал ураган.

— Цзон сообщила, что вы скоро уезжаете в Японию. Гость кивнул.

— Да. Завтра. Меня пригласили работать у генерала Макар-тура — строить новую Японию.

— Это весьма почетно. Историческая миссия, не правда ли?

— Честно говоря, я об этом не думал.

— А вам не кажется, полковник, что “строить новую Японию” — дело самих японцев?

— Конечно, это было бы идеально. Но, к несчастью, некоторые силы в японском обществе на протяжении двух десятилетий вели страну по гибельному пути. — Старик молчал, и полковник продолжил: — Не сомневаюсь, что вам известно о событиях в Маньчжурии.

— Маньчжурия! — презрительно фыркнул Со Пэн. — Какое дело мне и моему народу до Маньчжурии? Для нас это глухая провинция, край земли. По мне, пусть бы японцы дрались за нее с большевиками — невелика потеря для Китая.

— Но Японцы готовили в Маньчжурии плацдарм для вторжения в Китай. Они собирались построить там свои военные базы.

— Да, — вздохнул Со Пэн. — Их империалистические идеи меня глубоко огорчают — по крайней мере огорчали, когда я был моложе. Да, это никогда не давало мне покоя, потому что путь Японии — путь войны. Так было всегда, и по-другому быть не могло. Это кровь, которая зовет из глубины веков, и ее призыв не могут заглушить ни разглагольствования политиков, ни коллективная потеря памяти. Вы понимаете меня, полковник? Сейчас немцы отрекаются от своего расизма. Но это же бессмысленно. Легче отречься от воздуха, которым они дышат.

— Сегодня Япония не представляет для Китая никакой опасности, можете мне поверить. Угроза теперь исходит от большевиков, и они даже страшнее, чем были японцы.

— Бусидо, полковник. Вы знаете, что это такое? Полковник кивнул.

— Думаю, что да.

— Прекрасно. Значит, вы понимаете, что я хочу сказать. — Со Пэн посмотрел на небо, серое и изменчивое, словно сказочный великан колыхал над ними огромное полотнище. — Бусидо — это кодекс дружбы. Я говорю о настоящей дружбе — не о приятельских отношениях между деловыми партнерами иди соседями. В такой дружбе, которая в наши дни встречается реже, чем можно предположить, исчезают все барьеры общения. Вы согласны?

— Да, сэр, безоговорочно.

— М-м. Почему-то я вам верю. — Со Пэн рассмеялся, тихо и беззлобно. — Был точно такой же день, когда Цзон пришла ко мне в первый раз. Ей тогда не исполнилось и трех лет, совсем маленькая девочка. Когда-то у нее была большая семья. Не знаю, что с ними стадо; похоже? этого не знает никто, потому что я пытался разыскать ее родственников много раз, и все бесполезно.

Через какое-то время это уже не имело большого значения. Она стала для меня дочерью. У меня много детей, а теперь есть уже и внуки, и правнуки — так много, что я иногда путаю их имена. Ладно, простительно для старика, у которого голова занята другими проблемами.

Должен вам признаться, полковник, что Цзон занимает особое место в моем сердце. В ее жилах не течет моя кровь, но к ней перешла часть моей души, понимаете? Вы должны об этом знать, прежде чем уедете из Сингапура.

Некоторое время Со Пэн молчал; казалось, он грезит о дальних странах иди, может быть, о давних временах. Угольно-черное небо наконец разверзлось косыми струями, которые барабанили по квадратной крыше мансарды и стекали по ее коротким свесам. Блестящие листья деревьев дрожали под тяжестью дождя; вскоре все вокруг затянулось сплошной пеленой воды. Полковник уже не мог различить перед собой крышу дома; на них наступал густой дымный туман. Это напоминало серо-зеленое полотно художника-пуантилиста, на котором проступали неясные тени, словно незаконченные мысли, бродившие в каком-то божественном сознании.