Никто не выживет в одиночку - [21]

«Вы — дети огромной любви».

Она пришла сюда, чтобы сохранить воспоминания живыми. Как старики с камнями из фильма «Шоа». Один — на каждую умершую любовь.

Потому что любовь тоже заслуживает своего храма и памяти.

Гаэ даже не пошевелился. Это тающее мороженое у него под рубашкой кажется ему сейчас чем-то единственно настоящим, что случилось за этот фальшивый вечер, в этом фальшивом ресторанчике. Сцена, которую жизнь, похоже, украла у кинематографа. Ему пришла мысль рассказать это режиссеру-вампиру. Возможно, его вымазанная мороженым шея — прекрасное место, куда можно впиться зубами. Он вытирается салфеткой, как в спортзале вытирает пот. Тем же быстрым грубым движением.

«Может, она меня любит? Может, где-то в подсознании она все еще любит меня? Куда она смотрит?»

Делия смотрит на столик у стены. Тот, за которым сидят старики, хоть они и стараются выглядеть молодо. Довольно вычурная пара. У него прическа не по возрасту: облако волос с голубоватым оттенком. У нее светлые волнистые волосы, нога закинута на ногу под столом, в дорогих босоножках.

Она обернулась, красивая, как Джина Роуленде в «Премьере», со съеденной помадой на похожих губах, в блестящем, что-то вроде китайского национального костюма, платье.

Делия словно оторопела, голова повисла на сцепленных руках. Сидит так с тех пор, как швырнула в него мороженым. Как монашка, уставшая мыть полы и верить в Бога.

Гаэ всегда думал, что она должна была влюбиться в мужчину постарше. И сейчас думает, что так оно и будет, встретит какого-нибудь шестидесятилетнего вдовца, которому не надо заниматься карьерой, с уже взрослыми детьми. Того, у кого найдется на нее время. Какая-нибудь суббота-воскресенье на амальфитанском побережье, здоровое питание «слоуфуд», крутые повороты.

Ее отец родом из Амальфи. Он был совершенно замечательным отоларингологом, но зарабатывал мало, как и его дочь. Худой, как и она, такие же темно-красные пухлые губы, всегда чуть несчастный. Лечил севшие голоса актеров, певцов. Обращался с голосовыми связками так же бережно, как хороший священник с душами. На его похороны собралось много театрального и музыкального люду.

Два старика шутят между собой. Гаэ тоже перевел взгляд на них. Он привык так делать. Смотреть на то, на что смотрит Делия. Чтобы понять, что ей нравится в жизни. Чего ей не хватает.

У отца Делии были впалые щеки, сероватый, как медицинский халат, цвет лица. Он был хорошо сложен, фигура здорового человека, живущего в деревне. Того, кто занимается спортом. Придурок-гольфист, типа того.

Его раздражают нормальные пожилые люди. Он может вынести только некоторых, неординарных стариков: альпинистов, людей такого рода. Лица, сточенные одиночеством, словно скалы.

Старик тоже смотрит на Делию. У Гаэ возникло чувство, будто между ними протянулась нить. Как случается между людьми. От одного стола к другому. А он сейчас похож на мокрую курицу. Обиженный ребенок. Хватает бутылку минеральной воды, мочит салфетку, трет ею рубашку.

Делия просто не знает, куда подевать свои глаза и мысли. Сегодня вечером у нее нет ниши, куда бы она могла спрятаться.

Все эти люди в ресторане портят ей настроение. Слишком много шума из ничего.

Почему в ресторанах всегда так много людей? Сколько ж надо было вбухать денег в целом мире, чтобы все так кипело? Думает об утках, которых для фуа-гра пичкают кормом и днем и ночью. Думает о мире, как о взрывающейся печени. Думает о Калькутте, о «той» реке. О путешествии, которое никогда не осуществится. Думает о матери Терезе как об одетой в белое игуане.

Улыбается.

Здесь много молодых пар.

Фейерверк самых разных пар, которые закончат вечер где-нибудь в другом месте, поедут по дороге, ведущей к морю, на какую-нибудь вечеринку в прибрежные бары. К пальмам в огнях, в темноту, пульсирующую музыкой.

Успевшая загореть женщина проходит мимо нее, листая пальцем экран айфона. Оставляя после себя запах крема от солнца. Идет, скорей всего, нюхнуть кокаина. (Вечер пятницы: хождения в туалет и обратно не прекращаются.)

Делия подумала о креме, защищающем от ультрафиолетовых лучей. Детский, в разноцветном тюбике.

Представила свое тело — манекен в купальнике, коричневый с круглыми деревянными элементами.

Это ее первое лето в статусе разведенной.

Она уже все решила. Забронировала апартаменты на десять дней в конце июля.

Квартиру нашла по Интернету. Но уже представляет себе тамошний запах и все такое.

Плетеная люстра, голубой раскладывающийся диван. Швабра в углу.

За продуктами они будут ходить в магазин с фруктами, выставленными в ящиках на тротуаре, и всем остальным внутри: хлебом, ветчиной, средством для чистки раковин «Gif» (она наденет перчатку).

Игры на земле с сосновыми иголками. Дети будут кататься с надувных горок, потные и грязные. У Нико соска улетит под машину. Ей придется бегать у края дороги: «Не отъезжайте!» Бросит пакеты с покупками прямо на землю. Повсюду песок — на каменном полу, на постелях. «Не прыгайте. Сполосните ноги». Плавки и купальник сохнут в душевой. «Мама, я есть хочу». Есть, ладно.

Может, она наденет свои индийские сережки, чтобы прогуляться как-нибудь вечером. Но найдется ли вечер, когда она выберется полюбоваться морем, залакированным электрическим светом? Вечер, когда она принарядится, наденет платье из белого льна.