Никто не умрет. Часть 1 - [91]

— Ублюдки. Мошенники. — Хрипел Сашок, — Воры. Я всех вас выведу на чистую воду.

Ту вспомнил Сашка. Перед отъездом из храма Хан напутствовал его через местного переводчика, который неплохо знал японский язык. Что-то из сказанного могло быть переведено неправильно. Но основное Ту понял очень хорошо. Женщина, к которой он едет, его мать, а парень, который с ней живет, его брат. Ту не понимал, почему брат набросился на него с ножом и был очень сердит на него за это.

Илья за плечи пытался стащить разъяренного Ту-Бориса с воющего Сашка.

— Фу, нельзя, — растерянно бормотал он, — на место. Да, что ж ты такой упертый. Разтудыт твою ненормальную мамашку. Хватит ему руки ломать, веди его в дом. Ведь это ж твой родной брат.

Силы были не равны. Натренированное тело Ту-Бориса не реагировало на усилия Ильи, а слова вообще пропадали даром, потому что были ему не понятны. Но постепенно ярость его, частично удовлетворенная лицезрением страданий Сашка, стала ослабевать. Он поднялся и, удерживая противника за вывернутую руку так, что тот не мог разогнуться и, тем более, убежать, повел его к Сониному дому. Сашок бормоча сквозь зубы проклятья, шел, послушный движению руки брата. Как только они оказались в доме, Сашок затаился, настороженно глядя, как Соня ставит на стол чайный сервиз.

— А теперь, кто еще не успел позавтракать, доедают яичницу, а кто успел — пьют чай с домашними песочными печеньями и клубничным вареньем. — Сказала она.

— Ого-го! Обожаю клубничное варенье! — поддержал ее Илья, потирая руки.

При этом он продолжал настороженно коситься в сторону братьев. От истерзанного Сашка можно было ожидать чего угодно. На всякий случай он отодвинул с той части стола, где Ту — Борис усадил Сашка, ножи. Немного подумал и убрал еще и вилки.

Хватка Ту-Бориса ослабла, но Сашок не стал вырываться. До его сознания дошел запах яичницы с ветчиной, ванили и клубничного варенья. Ту — Борис, поняв, что агрессии больше не будет, отпустил его совсем. Соня протянула им обоим тарелки с яичницей, Илья подал Сашку столовую ложку. Ивана, подперев ладонями щеки, разглядывала нового гостя с другого конца стола.

— Уфф, — вздохнул Илья, — Не чаял, как от одного избавиться, а теперь еще второй на мою голову свалился. И оба Моренюк. Что делать, ума не приложу.

— Если вы меня убьете, вас найдут, потому что все видели как этот, — пробубнил Сашок с набитым ртом и качнул головой в сторону своего брата, — меня избивал.

— Ты не огрызайся, цыпленок, а скажи спасибо, что финку твою спрятал от свидетелей. Покушение на убийство тоже не самая мягкая статья уголовного кодекса. Не будь мы такими добрыми, сидеть бы тебе сейчас в дежурной части и подписывать протокол. Только ведь и нам это не нужно. За твоим братом погоня, чтобы заставить его свидетельствовать против родителей. И пока нет его показаний, все рассказы твоей мамашки — пьяные бредни, а братом твоим, как и прежде считается Хан. Понял ты, тупая башка, какие мы мошенники и воры?

Сашок ненадолго задумался, ожесточенно жуя ветчину.

— Ты подумай, твой брат имеет право на российское гражданство, как и ты. А там, в Китае он был без паспорта, то есть, по китайским законам, не человек. Его пожалеть надо. Вы же — одна кровь.

Илья еще раз пощупал свой карман, где лежала финка, словно хотел убедиться в том, что его пассажиру ничего больше не угрожает.

— Можно ему другой паспорт выписать, — предложил Сашок, — что он не Моренюк, а Коренюк какой-нибудь. А мать, чтобы не болтала, отправим в психушку.

— Эк ты строго с матерью, — Илья укоризненно покачал головой.

— Достала уже своей заботой. — Сашок раздраженно передернул плечами. — Если бы не она, мой брат никогда не уехал бы…

— Может быть, у него такое предназначение? — сказала Ивана. — И он должен был уехать.

— Что ты мелешь! — Сашок презрительно скривил губы, — Его предназначение — быть моим братом. Вот в чем было его предназначение. Если уж он стал им, то и должен был остаться им на всю жизнь. Я его люблю… Вы не понимаете. Она убил человека ради меня. Я ради него тоже все, что угодно, сделаю, потому что мы — одно целое. Он и я — братья. А этот, — Сашок посмотрел на улыбающегося и время от времени кланяющегося Бориса, — китайский болванчик.

— Нет, убийство нельзя оправдать любовью. Что у вас за тупые идеи — смерть, как мерило любви. Ничем нельзя оправдать преступление.

— А если бы родственники убитого стали вашей семье мстить?

— Вы не понимаете. Он сволочь убил. Он… Слушайте, как все было на самом деле. Я всю жизнь чем-нибудь болел. И потому был слабее всех. Я мог надеяться на уважение сверстников только благодаря брату. Все боялись меня трогать, потому что знали, кто мой брат. Но когда он переехал во Владивосток, я оказался полным аутсайдером. Отцу было наплевать на меня. И я стал торговать наркотиками, чтобы как-то повысить свой авторитет. Иногда сам пробовал, чтобы уметь отличить подделку от качественного товара. И однажды напоролся на сволочь, которая под видом наркотика торговала какой-то отравой. Это был человек Химика — Хомяк. Говорят, у Химика есть своя лаборатория, где он мешает чистый кокаин с добавками собственного изобретения. В общем, я взял у Хомяка дозу и очень сильно заболел. Мать испугалась и вместо скорой позвонила брату. Он примчался, бросив все дела, сам вызвал скорую помощь, отправил со мной вместе мать, а сам поехал следом. У меня тогда не было страховки, только — бесплатная. Я, говорят, уже был при смерти. Он сказал главврачу: «Цена не имеет значения». Тут же собрался консилиум, и меня вытащили с того света. Врач потом сказал, что в моей крови было совсем мало наркотика, в основном какое-то дерьмо, полная отрава. Когда было уже ясно, что я буду жить, брат сказал матери, что найдет виновного, и уехал. Мать крикнула вслед: «Убей его, сынок, бог простит тебе это благое дело». Мать никогда его так не называла — «сынок». Это было первый и последний раз. Он нашел Хомяка, прижал его в безлюдном переулке темным вечером, скормил ему весь его товар. Хомяк умер на месте.