Никта - [41]

— Моя королева, может, вам всё же нездоровится?

— Нет-нет, — она покачала головой. — Напротив, мой король, мне очень хорошо. Я не могу поверить, что это происходит на самом деле… Простите меня, мой король.

— И всё же, моя королева, позвольте… — королевич поклонился ей и отошёл в угол спальни, где на низком серебряном столике стоял большой кувшин с вином и блюдо с фруктами — апельсины, бананы, персики и даже волосатый сладкий картофель из далёкой заморской страны. Не было только яблок: Белоснежка приказала их убрать, едва заметила краешек наливных плодов.

Налив красного вина в кубки, стоящие на подносе, королевич вернулся к ней:

— Выпейте же, моя королева. Это успокоит вас. Нет такого беспокойства — мрачного ли, радостного ли, — которое не сумеет унять хмельной сок отборных виноградов.

Белоснежка взяла кубок, склонив голову в знак благодарности:

— Спасибо, мой король.

Она поднесла кубок к губам. Вино оказалось не сладким, как она любила, а терпким, горчащим во рту. Но королевич смотрел на неё, и она выпила всё до дна, чтобы не огорчать его. Супруг одобрительно улыбнулся, погладил её по длинным чёрным волосам… и вылил содержимое своего кубка в окно.

— Что вы делаете, мой король? — удивилась Белоснежка.

— Простите меня, моя королева. Я знаю, вам не впервой умирать, — королевич ухмыльнулся. — Так что не обессудьте, что я заставляю вас сделать это в очередной раз.

— Что?..

Пальцы вдруг перестали слушаться, и её кубок со звоном покатился по мраморному полу. В груди появилось неприятное стеснение, которое стало нарастать. Белоснежка сползла на пол, хватая ртом воздух. Королевич наклонился над ней хищным вороном:

— Моя королева, согласитесь, что всё придумано гениально. Народ вмиг поверит байке о последнем проклятии колдуньи, что пыталась вас изжить со свету — и добилась своего даже из могилы. Я буду безутешен, обнаруживши вас утром в постели бездыханной без всякой причины, и всё ваше царство, не сомневайтесь, будет скорбеть вместе со мной. На правах короля-вдовца я буду заботиться об осиротевшей стране, а через год или два издохнет мой старый больной отец, и я смогу править обоими государствами. Без шума, без волнений, без крови я добьюсь того, чего не смогли сделать мои предки — объединю два царства и стану единоличным их владыкой!

Белоснежка захрипела. Боль в груди стала невыносимой, и она едва могла понять, что говорит королевич. Лунный свет померк, спальня стала пустой и тёмной, но изломанный силуэт ещё высился над ней и вещал самодовольным голосом:

— Прощайте, моя королева. И уж будьте уверены, что больше не вернётесь в мир живых, я об этом позабочусь. У вас удивительная живучесть, которую не одолела ваша покойная мачеха, но, думаю, всепожирающее пламя справится с этой проблемой…

Ноги задергались в судорогах. Белоснежка на последнем дыхании собрала остатки своих сил, чтобы закричать, позвать на помощь стражу, дабы те увидели истинное лицо её супруга, разоблачили его злодейский план…

…но открыла глаза и увидела высокий белый потолок, озаренный зеленоватым светом электрической лампы. Над головой что-то назойливо попискивало. Она задвигала рукой, и приклеенная к запястью игла капельницы шевельнулась, вызвав ноющую боль в месте проникновения под кожу. Она застонала и обмякла, уразумев, что всего лишь увидела плохой сон. Неудивительно — голова её гудела, вся простыня была мокрой от пота, а к горлу подкатил сладкий ком, который рос в размерах с каждой секундой. Поняв, что долго не выдержит, она привычно нашарила указательным пальцем кнопку под кистью и нажала её.

Долго ждать не пришлось. Через полминуты дверь открылась, и в палату торопливо зашла рыжая медсестра в белом халате. Первым делом она взглянула на приборы. Убедившись, что ничего страшного не произошло, она заметно расслабилась, но всё же спросила:

— С вами всё хорошо, миссис Уайт?

— Ведро, — попросила она, удивившись, как сильно просохло за ночь горло: голос походил на скрип ржавой калитки.

Пока медсестра отошла к шкафу, миссис Уайт осторожно присела на койке, сдерживая рвотные позывы. Когда, наконец, перед ней оказалось белое пластмассовое ведерко, она склонилась над ним.

Позже, когда ведро было убрано, а медсестра подала ей стакан воды и вытерла края губ влажной салфеткой, она поинтересовалась:

— Который час?

— Половина одиннадцатого, миссис Уайт.

— Во сколько назначен осмотр?

— Планируется в два часа пополудни, но если вы почувствуете себя хорошо, то доктор Сингх к вашим услугам в любой момент.

— Давайте сейчас.

Медсестра посмотрела на неё с сомнением:

— Советую сначала позавтракать, миссис Уайт. Вы сейчас очень слабы.

— Я и после вашего пюре останусь слабой и больной.

Медсестра виновато отступила назад, и она почувствовала укол стыда:

— Простите, дорогая, мне не следовало так говорить. Чем раньше начнём, тем скорее все разговоры и процедуры закончатся, и я смогу отдохнуть.

— Понимаю, миссис Уайт.

— Скажите доктору, что я готова к осмотру, а я пока схожу в туалет. Вы можете отключить капельницу? Думаю, она достаточно накапала мне в вену.

Никто в коридоре не встретился ей, пока она шла в туалетную комнату, на которую указала медсестра. Она шла медленно, переваливаясь с ноги на ногу, преодолевая желание хвататься за стены. Белый коридор то раздувался перед глазами, то становился настолько узким, что грозил стиснуть её бока. В висках стучали маленькие чугунные молоточки.